Сибирские огни, 1962, № 8

правлять положение. Загибают кое-где... Усердие не по разуму. Был я в Крещенке. Вижу, в кутузке — арестованный мужик. Выяснил: взаправ­ дашний кулак. За что, спрашиваю, посадили? Отвечают: категорически- де отказался вывозить хлеб. И четыре дня сидит... А в районе только три лица имеют право ареста: ты, я да Шаркунов с твоей санкции. Нельзя по­ зволять таких фокусов!.. — Освободил его? — Конечно, освободил. Хлеб он все же вывез... — Значит, подействовало? — смеюсь я. — Ты что чушь порешь, «революционная законность»?! — Уж нельзя и подумать вслух! — Поддел!.. На-ка вот, читай... Уже забытый бисерный женский почерк на листке тетради: «Полиции, •юстиции и жандармерии. Я прибыл. Командующий крестьянской армией Эгоньков Федор». «Командарм Огоньков»! Меня разбирает смех, но Дьяконов смотрит с укором. — Не смейся. Тут дело серьезнее, чем ты думаешь. Такой прохвост, как этот конокрад,— умный, грамотный, смелый и энергичный,— в мутной воде может больших рыб нахватать. Ты обрати внимание: тут не коно- крадское кокетство, а самая настоящая политика... Знаешь, что из себя представляет Огоньков? — Бандит, ожидающий пули. Виктор Павлович поморщился. — Если бы так Шаркунов ответил — еще куда ни шло. Но ты?.. Слушай. Огоньков — бывший черноморский матрос-анархист. Воевал в отряде Щуся. Потом перешел к нам. За грабежи при взятии Екатерино- слава был арестован и предан суду ревтрибунала, но бежал из-под стражи и исчез. Только недавно нам удалось установить: при Колчаке он командовал ротой в партизанском отряде Рогова-Новоселова... Слы­ хал об этой сибирской махновщине? Сперва били белых, а потом стали грабить кого попало, направо и налево, пришлось их ликвидировать... Огоньков уцелел. При нэпе, под чужой фамилией, окончил фельдшер­ скую школу. Своих раненых лечит сам. Книгочей... Грамотный, соба­ чий сын! Вот что такое Огоньков! Чует мое сердце — теперь он развер­ нется по-новому... Еще прошла декада... За окнами плакало небо, дребезжало от по­ рывов ветра плохо примазанное стекло, где-то хлопали ставни. Я оторвал последний календарный листок сентября и подвел итоги... «Производственный минимум следователя» выполнен. Восемь дел. И каких дел! Три кулацких сынка оглушили сторожа ссыпного пункта, связали и выбросили старика в ров, а потом выворотили пробой зернохранилища, облили керосином и подожгли зерно... На «Деле», сверху, Игорь калли­ графически вывел: «Арестантское». В только что созданном колхозе за одну ночь пали семь лошадей и одиннадцать коров. Старший пастух и конюх исчезли. Впрочем, нена­ долго... В уголке «Дела» тоже — «Арестантское». Старым ломом кто-то разнес на куски оборудование еще одного маслозавода. Очень хотелось бы украсить игоревской пометкой правый уголок «Дела», но пока что на нем мой синий карандаш: «розыск»... Пять дел о поджогах изб сельсоветчиков и активистов из бедноты. Остались люди без крова, и мало толку, что в окружном домзаке коротают последние дни семеро поджигателей...