Сибирские огни, 1962, № 8

Люся — Борькина жена и наша одноклассница. Живут Чемакины на гравийном карьере, где Борька экскаваторщиком. А сейчас Люся в Угзо- не, на курсах медсестер. Она прибежала ко мне, когда я уже защелкнул чемоданчик и застегивал свою прорезиненную куртку. — Вот и хорошо, увидишь наконец Борьку. Друзья, называется, как приехал сюда редактором — ни разу нас не проведал,— Люся торо­ пилась, волновалась, тонкая кожа щек была в розовых пятнах, а серые глаза глядели нарочно спокойно.— Да сейчас я не об этом... Скажи Борь­ ке, что Сима — ну, сестренка моя, ну, Санькина жена — не видел, не зна­ ешь? Эх ты! И у них не был! Ну, в общем, убежала она от Саньки... Ни ему словечка, ни мне полсловечка — сбежала, и все! Пустые бутылки ему на стол выставила — и сбежала... К тетке будто подалась, а еще говорят — спуталась с кем-то, дуреха этакая!.. Люся,— мы уже вышли на улицу,— прерывисто вздохнула. — Никак я не ожидала от этой рохли! Боюсь за нее. Ведь не одна она — с дочкой, с Маняткой... Что там Борька присоветует — спроси, по­ думайте в две головы... Ну, счастливо! Я — на станцию, Люся, с розовыми пятнами по лицу,— к себе на курсы... Но и Люся не удержалась в памяти. Люсю сменил толстый паровоз­ ный машинист Сигаев. Я встретил Сигаева уже возле станции, он шел с пересмены, с паро­ воза — плечистый, брюхастый, заросший черно-седой щетиной. «Куда? На Восток? — он говорил, непрерывно фукая и отдуваясь.— Ну и не будь февралем! Валентина-то моя — помнишь ее? Фу, ух! — на путях, ремонт­ ным рабочим! Так ты там хоть одним глазком взгляни, скажи, чтоб с пар­ нями там поосторожнее — ух, фу! — отец, мол, при случае всыплет! Я ей на той неделе прямо со своей «Овечки» записку кинул, вместе с материн­ ской стряпней. А она, доченька моя, зубы моет — посмеивается, на одной ножке прыгает! Не будь февралем, скажи: выпорю. Не ты, я выпорю... У-фу-фу !А ты-то сам, а? Забыл стариков, загордился. Зашел бы, отведал бы пирожков, а?» Вдруг Сигаев исчез. Я увидел возле дрезины Саньку Коноплева в огромной кепке. А под широким козырьком — розовощекое, губастое, уг­ рюмое лицо. «Ты?» — «Я... Помоги-ка, Толя, поставить ИД на рельсы...» Я хотел спросить: как же получилось, что ушла Сима? Но не спросил. Он всю дорогу помалкивал... И ночевать в вагоне отказался: «Я тут к пу­ тейцу одному...» Вновь мелькнуло письмо на листке из тетради в косую линейку: «Сек­ ретарю райкома многоуважаемому Павлу Андреевичу товарищу Косма- чеву», и спокойно-напряженное Люсино лицо, и заросшие щеки Сигаева, и вертлявая фигурка какой-то девчушки с белым бантом, танцующей на школьной сцене польку — такой я запомнил дочку Сигаева... И все на­ бегало вразброд, вперемежку, разноголосо — как тогда, в Доме культу­ ры, на репетициях, до прихода Главацкого. Опять наш школьный оркестр — густо басит моя труба-геликон, вы­ свистывает что-то с пронзительной мечтательностью Кешина флейта, угрожающе бухает Коноплевский барабан... Все врозь, все не в лад,— вопли одичалых кликуш, рев взъяренных зверей, раздирающий шелковую синь над сопками и снежно-сосновую тишину горбатых улиц поселка. И только пустующий в уголочке фанерный ящик из-под папирос — место Чемакина, тогдашнего Чемакина, восьмиклассника Чемакина — ти­ хого, неслышного, преданного молчаливого моего друга. Почему он опаз­ дывает сегодня? Они входят почти вместе — Главацкий и Боря. Главацкий — взлох­ маченные волосы, синева небритых шек, сияющие желтые глаза: «Орлы,