Сибирские огни, 1962, № 8

— Сима мне так: «Все равно — ушла, а душой с тобою». Что же ду­ ша допускает тело до такого? Нет, не могу. Молчи, Толя! Ну и накачался барабанщик! Будто в винной бочке просидел эти три часа. Казалось, даже бусинки дождя отдавали сивухой. — Санька, — резко сказал я, — сбавь, говорю, скорость... Ты вот что скажи: что же теперь Никанорову после всего, что же ему делать? — Коленом под зад! — рявкнул, глядя вперед, Коноплев. — Коленом под зад той стерве, а парнишек — себе! Дрезина мчалась на предельной скорости. Мгла, небо, дождь, пути, невидимые в темноте кусты и деревья мчались с той же скоростью на­ встречу. Ополоумел он, что ли? Говорят, безумных лечат электрошоком. Я знал, на что иду. Если у него осталось чувство к Симе, оно прорвется сквозь боль и горечь. — Сань, — еще резче сказал я, — если бы ты вдруг узнал, что Симы нет, что Сима умерла, тебе — что? Легче бы стало? Жить стало бы легче? Коноплев молчал. Крутая шея напряжена, пальцы вцепились в руко­ ятку. Сидение под нами стало мокрым и скользким. Все стало мокрым и тяжелым — куртка, брюки, парусиновые туфли. Мокрая мгла, мокрая тишина, мокрое небо, мокрая земля, мокрые рельсы... Мчимся на той же скорости! Коноплев вдруг обернул ко мне лицо — глаза у него были хмельные и дикие, и лицо —сплошное красное пятно. Он был по-настоящему пьян. — -Сволочь ты, Толька! — сказал он. — «Умерла»! Столкну вот с дре­ зины — разболтался! Он хотел еще что-то сказать. Не успел. Дзинь — точно лопнула под нами туго натянутая струна. Коноплев мгновенно выключил мотор, вски­ нул руки и заорал: — Прыгай, Толька! Налево прыгай! Я не успел прыгнуть. Тягучий, воющий скрежет металла, и дрезина вздыбилась, как конь. Удар в спину, и я лечу в мокрую мглу, удар в бок, и я качусь по мокрому откосу, удар о что-то головой, и я неподвижно лежу в воде и грязи на дне кювета, и какая-то круглая махина с тяжелым свистом проносится мимо уха. Чудное место для размышлений о любви, ненависти и смерти! Темень. Дождик-ситуха. Тишина. Сядем, Беломестнов, попробуем! Попробовали, сидим. Кости вроде на месте. Встанем, Беломестнов! Встали. Ломота во всем теле, голова гу­ дит, лицо точно крапивой обожжено. Где грязь, где пот, где кровь — не разбери-пойми. Ничего себе шпалы, и камушки ничего себе — крепенькие... Хорошо, что скользом по ним... Дождик. Мгла. Тишина. Нет, не совсем тишина — кто-то там наверху, на путях, шуршит ще­ бенкой, волочится по краю обочины, спотыкаясь и постанывая. Слава богу, и Саньку не до смерти... — Толя? Где ты там? — Здесь, внизу. — Ты как... живой? — Должно быть. Впрочем, дальше видно будет. — Лезь-ка сюда, наверх... Сможешь? — Попытаюсь... — Ты чуть правее, там положе... Ох! Вот сюда... Держи-ка руку. — Держу. — Ох, черт!