Сибирские огни, 1962, № 8

за. Завихрушки волос. Руки в ожогах и ссадинах. Все близкое, все родное. Все — не мое. Второй круг жизни... Как же так! Ведь к тебе, Валя, вели все дороги детства, все дороги юности, все до­ роги судьбы. Время скажет. Я буду ждать. Я научился быть терпеливым и упря­ мым. А сейчас пойдем, Валя. В самом деле, очень уж резок и пронзителен холодок осени. Я провожу тебя, Валя. Наверное, Санька уже подогнал дрезину. До свиданья, Валя. Мне пора. На полпути между Топтугарами и Семиозерной заморосил дождь. Мелкий, холодный, осенний. Влажная мгла укрыла небо, сопки, черемуш­ ник, пути. Мы промокали медленно и противно — у нас не было с собой ни плащей, ни брезента, даже старых газет не было. Снять дрезину, укрыться где-нибудь? Но это был самый безлюдный и пустынный перегон — ни одного дома, ни одной будки — а дождь-сит­ ничек разбрызгался надолго. К тому же путейцы дали нам зеленую улицу до самого Угзона; снять с путей дрезину — пойдут поезда за поездами, застрянем до утра... Темень и дождь. Мелькнет круглый глаз светофора, и тогда — влаж­ ный синеватый блеск рельсов и мокрые зеленоватые пальцы Коноплева на рукоятках. Изредка на обочине темная, топыристая фигура путевого обходчика — толстый брезентовый плащ, надвинутый капюшон, сверну­ тый флажок в вытянутой руке. Путейская служба! И сквозь бесшумную мглу, сквозь бесшумный дождь — одинокий, легкомысленный голос нашей тарахтелки: фыр-фыр — мотор, тук-тук — колеса на стыках. Она разговаривает за троих, наша дрезина: за себя* за меня и за Коноплева. Не слишком ли она торопится, наша лошадка? Скачет километров на восемьдесят — против всех правил! Что это, Санька — не свихнул­ ся ли? И молчит. Ну — темень, н у—дождь, ну — настроение ни к черту, поговорить-то нам, двум болванам, есть о чем! Не шибко сладко нам,— мне и Саньке, — но все-таки не зря съездили! Коноплев, не шевелясь, смотрел в слезящуюся мглу. Крепкий, розо­ вощекий. И хмурый, как небо над нами. Толстые губы сомкнуты, будто за ­ мок на них. — Как там у тебя, Санька? Шевельнулся. Молчит. — Как там... с Симой? — Не могу, Толя... Хоть на рельсы поперек. Не могу я через это перешагнуть! Он не повернул головы. Он смотрел вперед — в мглу, в дождь, на пу­ ти, И все же дыхнуло. Вонючим водочным перегаром. — Сбавь скорость, Саня. Слышишь! — Я, понимаешь, Манятку на руки взял — свое, родное. На Симу гляжу — очужела мне. Нет, Толя, не перешагнуть... Что я могу сказать ему? Я вдруг подумал: а если Валя ко мне — после Митрохина? Придет, распахнет дверь, станет на пороге: «Толя, по­ жалуйста, обними, я замерзла». Перешагну?.. Перешагну. Потоскую, но перешагну. Потому что все пути жизни и сердца вели к ней — к девушке, которая...