Сибирские огни, 1962, № 8

— Вася! — Марья испуганно оглядела детей, стены, зыбку, прижа­ лась плечом к мужу.— Что ты говоришь, Вася! — А то! Ежели бы я в Благовещенск не поехал, от вина лечиться, кто бы знал про Ефимушку, что он по поездам ходит, про «трудящий пё- пел» дурацкую песню поет? Все в героях ходил бы: «разъездная работа»... А я его тогда же, в поезде, при публике фуганул и тут, как вернулся, при народе... Знал бы ты, Куркин, как тебя в том дурацком письме величают: «Ничтожный человек, хулиган и дерзкий шпион...» Коноплев, окруженный изгородью детей. Куркин с сигаретой, отды­ хающий возле жены. Марья — с болезненным, спокойным, отдохновен- ным лицом... Дом моего детства, охрани, обереги трудное счастье путевого обход­ чика Василия Куркина и его Марьи, охрани, обереги двух Филиппов, двух Аленок, и Василька, и того, кто в зыбке, и всех остальных... Впрочем, Беломестнов, хватит тебе сидеть, ты еще не все дела сделал... Мы побывали с Коноплевым на мостовых работах. Свежий желтый настил, внизу веселая речушка, заросли жимолости в распадке... А я ду­ мал об одном: скорей бы пришел поезд с балластом, и я увижу Валю. Мы съездили на своей тарахтелке в бригаду Семена Лазарева — мужа Ксении Ивановны — там укладывали стрелочный перевод на щебен­ ку. Щебенка свежая, нарядная, искристая, словно покрытая затвердев­ шей росой. Я беседовал с младшим сыном Родоначальницы Петрушкой Лазаревым — двухметровым, с железными плечами парнем, а сам все поглядывал на часы: «Скоро уж, наверное, подадут состав с карьера...» И вот мы с Санькой снова у блокпоста. С крылечка старого дома, из-за жердняка огорода, из лесочка мчат­ ся босоногие малыши путевого обходчика, разноцветными ягодками ска­ тываются к путям, весело суетятся вокруг дрезины. И снова, при виде выплывающего из-за поворота состава, карабкаются с визгом на приго­ рок. Чинно уселись на краю пригорка, спустив ноги с жесткими, крепкими пятками и белыми пятнышками ссадин и болячек до самых колен... Усе­ лись, молчат, смотрят... Длинные платформы медленно, почти бесшумно проходят мимо нас, а на платформах — желтые, усеченные песочницы, погруженные стрелой Бориса Чемакина. И я сказал первой же платформе: «Здравствуй, мой чудило Борька, все будет хорошо — у Симы, у Саньки, у Никанорова, у Куркиных и, возможно, у меня! — время свое скажет». — Вот теперь держитесь! — проговорил Никаноров. Он стоял рядом с нами.— Теперь вы увидите технику первобытного человека. Рабочие, ожидавшие состав по обе стороны путей, проворно заскаки­ вали на платформу,— где по двое, где по трое; у каждого лопата — чест­ ная, незаменимая железная лопата. И сразу же, не теряя времени,— рас­ порки долой, крючья — из гнезд, лопату — в ход! — Царица путей!— невесело усмехнулся мастер.— Чуть ли не со всей дистанции собрали народу — «под лопату», как солдат под ружье! За два часа надо разгрузить! Я слушал его и размышлял: рассказать Никанорову о том, о Лаза­ ревском письме или не надо? По форме — надо. А по существу? Стоит ли тревожить человека! У него столько тяжких повседневных забот, а ведь все, или почти все, уже ясно... Мне кивнул с движущегося гравийного холма чубатый Ванек, что-то крикнул разнобровый Кирюха.