Сибирские огни, 1962, № 8

Я походил по комнатам. Новый гардероб в три створки, с зеркалом, круглый полированный стол, стулья с удобной низкой спинкой, синие, с серебряными цветами, обои, шкафчик-аптечка в углу — это Люся. Рас­ крытый журнал на столе, книга на диване, книга на подоконнике и еще книга на самой верхушке гардероба, ружье на стене, какие-то металли­ ческие конструкции в углу — это Боря. Велосипед-маломерка в прихожей, удочки, «Мир приключений» на полке — это, должно быть, Митяй... Сима сидела на краешке стула — чужая этому дому— и следила за мною с тревогой и надеждой. — Да вы, Толя, присядьте, — неуверенно сказала она. Желтый, больничного цвета халат, Борькины огромные тапочки на ногах — делали ее совсем жалкой и несчастной. — Я знаю, что я плохая, — вдруг сказала она бесцветным голосом,— Саньке расстроила жизнь. Манятке плохо. Люся из-за меня переживает. Боре хлопот наделала. А все равно — неправильно! — Что — неправильно? Сима соскочила со стула, зашлепала тапочками к двери в соседнюю комнату, приоткрыла и, приподнявшись на носках, заглянула туда. Ноги у нее были еще не оформившиеся, как у тринадцатилетней девочки,— све­ жая пятка, толстые икры — смешные, глуповатые ноги полуребенка. — Думала — проснулась. В носике вдруг что-то засипит, как в кра­ нике. — Что же, Сима, неправильно? — А то. Санька, как со мной? «Недалекая ты, дальше официантки не пойдешь...» Может, и так. А сам, сам? Почему дальше не пошел? Я, что ли, виноватая? Я думала, вот он — сильный, настоящий мужчина, возьмет и поведет. А он? Вечерами то козла забивает, то в шалмане с дружками... А со мной хоть бы слово! А как я ушла, у Люси сутки в общежитии жи­ л а— Санька вспомнил хоть обо мне? Опять к дружкам пошел! Я от Лю­ си почему убежала? Горько было, стыдно было... Декабрь, холодина, у меня ничего с собой, ни копеечки, только одна Манятка. На вокзале сижу чуть не в беспамятстве. Тут Лазарев и подловил меня. Мне что помсти­ лось: солидный, самостоятельный, не то, что мой. Ну вот увел к себе на квартиру, накормил. А на квартире ковры, мебель всякая чудная. И как все получилось — сама не пойму. Злость ли, обида, или что рядом нико­ го — не пойму. А когда стал Манятку у меня выпрашивать— поняла, что в яму попала... Я к Любаше, в Топтугары, — мы с нею вместе в столовке в Угзоне работали,— тут меня Боря и разыскал... Разве Санька не мог за мною? Может, и виновата я, а все равно неправильно. Не получился вчера разговор у барабанщика... Что я мог, что я должен был ей ответить? Недалекая и беспомощная Сима эта. А Санька — не понимает ее, не жалеет — упрямый он и еще — безвольный. Хорошо, когда рядом с такими кто-то сильный, умелый — где подскажет, где ободрит, а где и убережет... Я не опоздал. Путейцы только собирались в табельной. Первой пришла Настасья. А может, она и не уходила... Она осторож­ но уселась рядом с дверью в никаноровскую квартиру. И все оглядыва­ лась и помаргивала мне, как сообщнику: тута я, пусть себе спокойно спят Витюша с Лешкой! А рядом с нею на скамье ее невестка — Ксения Ивановна; ее краси­ вое лицо, обмятое годами и думами, было озабочено. Они сидели тихо, молча и, казалось мне, прислушивались к дыханию спящих за дверью детей.