Сибирские огни, 1962, № 8

— Так вы смотрите: ни Ефимку, ни ее... — Как же мать не пустить? — ответил я деревянным голосом. — Мать! Эх, вы... Почему же не к ней они, а сюда, к отцу? Почему? Она взяла меня за руку, как ребенка, и потянула в кухню. — Видите ли, Никаноров ей нехорош, невестке моей. А вы знаете ли, что за человек Никаноров? Петр Модестович ни разу никого на ты не назвал! Разве б ему такую жену! Она с презрением взглянула на меня сверху вниз хвойно-зелеными глазами; она знала, какая жена нужна Никанорову! Затем сняла с гвоз­ дика большой висячий замок. — Уйдете, чтоб непременно закрыли... Ключ заберите. У Петра дру­ гой есть... И вышла через боковую дверь в табельную. На кухонном столе я заметил обернутую тряпицей миску. Должно быть, картошка. И вареники. У никаноровской квартиры было два входа: один с улицы, с крыльца, второй — им воспользовалась Настасья — из табельной. Я повесил замок, положил ключ в карман куртки. Взглянул на часы: еще не было и половины седьмого. Раскомандировка путейцев — в восемь. Куда же девать полтора часа? Куда девать? Ясное дело — идти к Борьке Чемакину. Как там у них решилось вчерашним вечером — у Саньки, Си­ мы и Манятки. И, что бы там ни было, Коноплев-то мне нужен — надо еще на блок­ пост слетать, к Куркину — в старый родительский дом. Я пошел вдоль путей в сторону карьера, ходу было десять-пятнадцать минут, и август дышал мне в лицо осенним заморозком; настоем брусни­ ки, смоляным духом кедровых шишек. Вот они стоят в ряд, вблизи линии, веселые, голубенькие дома рабо­ чих карьера. Еще нет ступенек у широких веранд, не крашены еще пали­ садники, — но уже дымятся домашним теплом трубы, и занавески на ок­ нах, и у завалин приткнуты ведра и коромысла, — въехали люди, живут- обживаются... Крайний домик слева — чемакинский. А в нем крайнее окошко — Си­ миной комнаты. Может, спят —только семь часов. Постучусь — не чужие ведь. Я постучался. Тихо. Ни звука. Не может быть, чтобы дома никого. Я отошел от двери, взглянул в Симино окошко. Там чуть приподнял­ ся край занавески, и я увидел испуганное бледное Симино лицо. — Это я, Сима, не бойся... Она открыла, и я вошел в дом. Все было веселым и светлым в этой квартире: желтая свежая краска полов, молочно-белые подоконники, легкая капроновая люстра в столовой. Только Симино лицо — мятое, невыспавшееся, с синевой под глазами, точ­ но следы раздавленной голубицы. — Разве ты одна, Сима? — Нет, с Маняткой мы. Спит она. — А Борька? — Боря?— она запнулась. — В карьере Боря... Раньше времени ушел... Раньше времени! Про Саньку — спросить или не йадо? Да ведь ответу нее на лице. Лицо у нее — глуповатенькое (как непохожи сестры!), мило­ видное лицо — совсем убитое, бесцветные жидкие волосы не прибраны, движения вялые и трудные —можно ни о чем не расспрашивать...