Сибирские огни, 1962, № 8

Никаноров отбросил книгу, соскочил со стола. — А дальше— как бред: будто с неба свалился Лазарев, и только брызги стекла кругом. Девчонке этой, Коноплевой Симе, жизнь поломал. На что она ему была? Ребенком воспользоваться, чтобы в поездах людей разжалобить. Чтобы лучше подавали. И еще он с ней ради приманки, чтобы Полину приманить... Видно, жил у нее в сердце — приманул! А те­ перь сами видите — все врозь живем. Старуха так сказала: «Разберитесь, тогда пущу...» А сынка с порога вытолкала... Всё! А теперь давайте ужинать! Я лежал на железной койке Никанорова. Передо мною — склонен­ ная над столом узкая спина человека, когда-то спасшего мне жизнь. Что он читает? «Ремонт путей», «Путевые машины» или учебник английского? А может, просто задумался. Он ничего не скрывал от меня. Мне даже не пришлось упомянуть о письме. Было такое: крепко выпил, в дрезину, как говорится, выпил и при Вите и Леше— пришла Полина в Семиозерную навестить ребят — все, без остатка, выложил ей, все припомнил — с дикостью, с отчаянием... Мальчики обняли друг друга, вжались в угол... А Дарья Мартьяновна утром сняла форменку с вешалки: «Образумишься, Петя, и она, может, образумится, обратно станете людьми — вот тогда и приходите...» Взял и перешел сюда в табельную... Я не стал расспрашивать — перевел разговор на Куркина,— что в нашем доме и при отцовских километрах («который путевой обходчик хулиган и дерзкий шпион»), и тут Никаноров не крутил и не вертелся. — Небрежный человек Куркин, рассеянный, распущенный, только и следи за ним, да ведь неспроста он такой и не всегда был таким... Овдо­ вел, пятеро детей на плечах, запил, опустился,— Никаноров вздохнул,— со всех околотков повыгоняли... Что ж с ним — добивать по профсоюзной линии? Принял, поселил в доме Беломестнова, отца то есть вашего, по­ мог дровами, сеном, а тут и женщина пришла в дом. Не хуже других будет работать, человеком будет... Мне, глядя на него, честное слово, бутылка и вовсе опротивела. — ...А вообще насчет моих дел, Анатолий Фирсович... я сейчас, види­ те ли, на четвертом курсе, сложные вычисления научился делать, сам рихтую кривые... А тут такой путаный чертеж — жизнь моя — вряд ли разберусь. Против этой жизни, видно, не пойдешь... И мне вдруг показалось: Никаноров — как тогда, в сорок четвертом, Чемакин, — в горящем танке, еще немного — и обгорит, съежится душа Никанорова, как Борькино лицо... Доползти бы, вытащить, спасти... Я подумал, что и в доме Чемакиных сегодня горькота горькая — и там борются с бедой... Сколько терзаний и мук может принести многим один человек! Сгор­ бил старуху, замутил жизнь детей, скомкал бабьи судьбы и черт знает до чего довел двух мужиков! Статью написать? А найду ли слова? Туг перо бы такой ярости, тако­ го гнева,— чтоб у людей кулаки сжимались... А не —«боротьсях недостат­ ками» или «есть у нас недочеты». А разве мало кругом умных, серьезных, ответственных людей! В рай­ коме. В райисполкоме. В милиции. В партбюро. В месткоме... И на глазах у всех Лазарев разрушает человеческие жизни и обирает доверчивых простаков...