Сибирские огни, 1962, № 8

Тихо, еле слышно постукивая на стыках, подымалась дрезина по не­ видимым .рельсам. Скорее наверх — может, там хоть разговорятся Чемакин с Конопле­ вым. Может, найдет Борька слово для барабанщика — надежное, твер­ дое слово... Заставит Саньку поговорить с Симой по-человечески, по душам. Тишина. Безлюдье. Грусть воспоминаний. И острое ощущение трево­ ги. Надо бороться. За Симу, за Саньку, за Манятку, за Витьку и Лешу, за Никанорова... Да, бороться. А ждет ли меня дорожный мастер Петр Никаноров? Закуска была приготовлена неумелой мужской рукой: колбаса наре­ зана кружками толщиной с колесо нашей дрезины, селедка-копчушка не ободрана, картошка начищена неровно, точно ее гранили. В доме не было женщины. Но и в комнате и на кухне все же поддерживался порядок. Тот неве­ селый, наивный, относительный порядок, который заводят неизбалованные и немолодые мужчины, лишаясь женщины и оставаясь одни. Они живут семьей и без семьи; кто-то незримый всегда рядом с ни­ ми— слабее живого образа, но и сильнее воспоминания. Этот «кто-то» у тебя в крови, в твоих привычках, он встает утром с тобою и садится с то­ бою за обеденный стол, и ты желаешь ему спокойной ночи... Конечно, вещи ведут себя иначе, когда тебя покинет женщина. Ска­ жем, исчезают куда-то деревянные плечики, и пиджак вынужден обни­ мать спинку стула, как обнимает сейчас форменка Никанорова. Сбегает на своих коротеньких ножках подставка, и кастрюлю прямо с плиты ста­ вят на уже лишенный чувствительности старый номер «Крокодила». Бутылки под столом. Штопор на видном месте. В доме Никанорова не было женщины. Но вся посуда чисто вымыта и пол подметен — невеселый, наивный, непрочный порядок. Человек боролся с самим собой и за себя. Веши в дому знали это. И вещи рассказывали об этой борьбе. Потому что были не только бутылки и штопор. Я стоял возле письмен­ ного стола и глядел на тетради, чертежи, рейсфедеры, учебники — на всем этом лежало дыхание и тепло только что оторвавшегося от стола челове­ ка. Учится. Дорожный мастер Никаноров учится на инженера. Два об­ житых угла в квартире. Этот стол и тот, в кухне, под которым бутылки. Я чувствовал на себе вопросительный и тревожный взгляд Никаноро­ ва —оттуда, из кухни, где он возился с тарелками и вилками. — Видели, как грузят на карьере балласт?— говорил Никаноров.— Четыре человека — раз-два-три—и состав готов в путь! Потому что меха­ низмы. А мы эти платформы разгружаем — видели? — сгоняем людей со всей дистанции. Потому что лопатой. Он стоял лицом ко мне, на свету, и я все думал; где и когда я видел эти длинные косоватые брови и почему у меня с этими бровями связано чувство боли и страха. Ну да, у младшего, у Леши, отцовские брови — только темные и по­ мягче, — но я не про Лешины брови. Мне вспомнились — отцовские, ни- каноровские. Бред какой-то! — Петр Модестович! — сказал я, покручивая лист ватмана. — Не хо­ чу причинять вам боль. Но не хочу и окольных путей... Я хочу знать все — о Лазареве, о вас, о Полине, о детях. Никаноров долго не отвечал. С легким звоном положил он на стол вилку. Я повернулся и увидел у своего лица эти тревожившие меня брови враскидку. 4 . «Сибирские о гни » № 8