Сибирские огни, 1962, № 8

— Борька, кто ж еще... Дай сюда мою кепку. Видишь, как стоит у от­ коса экскаватор? Наискось, набекрень. Левая гусеница выше правой. — Ну и что?.. Я знаю только, что ему легче — сверху вниз — нас за­ метить. Дай, я еще разок кепкой. — Слабоват ты, инструктор, в технике. Перепадали тебе тройки по физике, помню... Лысый да дотошный был наш Николай Яковлевич, — не проведешь! Коноплев вдруг снова помрачнел, выхватил из моих рук кепку,, нахлобучил на жесткую копну волос и отошел к подножию песчаного холма. Нет, Санька, напрасно ты на меня — не так уж слаб я в технике — разобрался я в Борькиной выдумке. Когда стрела тащит клювастый ковш с грузом — то ковш как бы идет в гору, с усилием, и от этого — безошибочное, беспроигрышное по­ падание балласта на платформу. Опустел ковш — стрела легко, красиво мчится обратно, птицей мчится! Расчет. Закон инерции. Так что ничуть я не слаб в технике. А вот ты, Санька, слабоват. Не в технике, а характером. Потому что стоило Борьке Чемакину выйти из кабины и спрыгнуть на землю, как ты — брови вместе, козырек кверху и — наутек! Будто Борька обидел тебя, чудака — Симу у себя приютил. Нет, Сань­ ка, ты просто боишься встречи с Борисом, разговора с ним! Боишься:. Борька тебе объяснит, что ты сам виноват. Борька подошел своим легким, пружинистым шагом, и мы молча об­ нялись. Ведь только один раз виделись мы после войны в госпитале,, когда лежал он перебинтованный от пяток до макушки... И вот — вторая наша встреча. Ах, какое же лицо обезобразила треклятая война — лицо, полное мужской упрямой силы, девичьей нежности и мальчишеского задора. Ли­ цо, которое могло быть теплым, как летний полдень, и жестким, точно декабрьская стужа. А теперь — стянутая кожа лба и шеи, заостренный ущербный нос, квадратные тяжелые губы — сколько операций вынесло это лицо, сколь­ ко раз полосовал его хирургический нож, чтобы придать ему челове­ ческий облик. Лишь тонкие пушистые волосы, лишь свежие росистые глаза, лишь- нежная п,евичья шея и твердая, легкая, подобранная походка выдавали прежнего Чемакина. И вот это изувеченное родное лицо — у моего лица. Борька отстранился. — Я когда услышал от ребят: «Беломестнов в районе» — сказал се­ бе: «Это — Толька». Все ждал тебя... Он посмотрел на переминающегося у обрыва Коноплева. — Так. А этот медведь с овечьей душой, этот зачем заявился* Сколько раз обещал к бутылке не прикладываться. Ну что нам с ним делать!.. Коноплев стоял у края разреза и глядел вниз. Багровая полоса заката пылала над страной песка, озер и холмов. В огненном мареве плыли платформы с песком. Красный отсвет падал на лицо Чемакина, стирая следы войны. — Подойди-ка сюда, ты, барабанщик! — негромко позвал он Ко­ ноплева. Санька подошел. — Ночевать-то, своячок, у меня будешь,— полуспросил-полуприка- зал Борька. Санька носком сапога вскапывал гравий.