Сибирские огни, 1962, № 8

один конец, забросил второй — да с такой силой, будто швырнул на рель­ сы лютого своего врага! Я почувствовал, как напряглось стрункой и подалось вперед тугое Маняткино тельце. Ручки и ножки, словно лапки у котенка — гибкие, быстрые, сошлись четверкой вровень, устремленные к отцу. Что-то ласко­ во, ручейково прожурчало в маленьком горлышке. Коноплев рванул на голову жесткий складчатый треугольник капю­ шона, словно ушел за крепостную стену, и Манятка обмякла, притихла: нет, ошиблась, наверное... Это не папка, это дядька чужой... Ох, Коноп­ лев, Коноплев! Вновь затарахтел мотоциклетный мотор, вновь заскользила по рельсам наша «ИД-125». Станционные пути сходились и расходились. Только что рожден­ ные— сами порождали новые, и казалось, что им мучительно трудно и горько расставаться у крестовин — так же, как человеческим близким жизням и судьбам... Манятка сидела на моих коленях выжидающе спокойно — розовое платьице, сладкие компотные пятнышки вокруг выпуклых губ и длинный пучок светлых волос пахучими травинками у моего подбородка. И все косила голубеньким глазом на Санькину спину. Сима откинула жиденькие волосы со своего лба — маленького, гла­ денького, глупого лба — и достала из сумочки коричневые сандалики — крохотные, как ореховые скорлупки, и стала надевать эти крохотки на чумазые ножки. Надевала на дочуркины ножки, а смотрела на широкую, брезентово-недоступную, полную горечи и гнева Санькину спину. — Я ему что хотела сказать,— неожиданно бросила она спине: — Не ходи больше мимо нашего дома, не засматривай, не тревожь меня... Вот что я хотела... Манятка, дай ту ножку... Красный закатный свет ложился на рельсы, и гравий был не жел­ тый, как утром, не золотой, как днем, а розовый, точно молодой цвет багульника. А в воздухе потянуло вечерним холодком. Манятка сидела спокойно, тихонечко, только что это за муравьи щекочут мне руку, про­ бираясь к часам, что это за маленькие создания теребят пряжку моей куртки... Маленькие, любопытные, осторожные, всесильные пальчики... — И не верьте ему,— разговаривала Маняткина мать с угрюмой Санькиной спиной...— «Сами они», «липнут». Он хитрый. С обманом он. Как оборотень. «Работа такая разъездная». Разве я знала! Ему Манят­ ка нужна, чтобы по поездам таскать. Из родного сына попрошайку хотел сделать. Да разве, кто нормальный, у кого руки-ноги есть, согласится! Разве я отдам свою Манятку! Да разве мы отдадим тебя, Манятка. Ни одной травинки твоих во­ лос, ни одного пальчика твоего не дадим в обиду. Эй, горюющая спина, разгневанная, оскорбленная спина, широкая и сильная спина мужчины, отвечай же, спина! Спина, закованная в брезент и упрямство, молчала. За путями выстроился десяток новых домов. Это был поселок рабочих гравийного карьера. — Вот,— быстро-быстро заговорила Сима,— а Борька, когда при­ шел за мной, сказал, что он его пристукнет. Так и сказал. Я, говорит, в горящем танке проварился не для того, чтоб такие... Ну и разное. Манят­ ка, иди ко мне... Коноплев тормознул. Сима сошла. Я подал ей Манятку. Сима постоя­ ла, жалко улыбнулась и пошла к домам. Манятка, повернув к нам голо­ ву, прощалась с нами, быстро сжимая и разжимая пальцы. Так и не узнала! Коноплев страдальчески выругался и повел дрезину боковой ветвью вниз, в карьер.