Сибирские огни, 1962, № 8

— Вот если бы я был ревизором, — сказал я буфетчице,— не было бы переполоха на кухне? Девушка перегнулась через прилавок — тонкая кожа на груди на­ пряглась, показав худые ключицы, сверкнули крупные зубы. — Уже переполох на кухне, большой переполох! Ревизор шибко мо­ лодой и бравенький! Повариха уху пересолила... Чего есть-то будете? Мы рассмеялись, я сделал заказ и сел за столик у окна. — Мама,— застучала девочка ложкой по краю стола.— Не хочу боль­ ше супу. Компоту хочу!.. Ма-ам! Я почувствовал тихий толчок в груди — будто детская рука, зажав ложку, тихо колотнула по сердцу. Увлеченный едой, я не увидел, как растворилась дверь и вошел еще один посетитель. Я услышал, как за столиком в углу что-то сухо звякнуло: мать дев­ чушки положила на стол ложку. И следом за этим за моей спиною, у стойки, раздался голос буфетчицы: — Опять ты? Не сгинул еще? Эх ты, Ефим! Она сказала это отрывисто, с сердцем. — Опять я, Любаша. Не сгинул. Ну-ка, принимай. Без фокусов при­ нимай. Твое дело маленькое. В голосе стоявшего у стойки мужчины звучала холодная, безучаст­ ная мягкость. Мягкость ваты, мягкость болотной мшины, мягкость ноч­ ной тьмы. Он стоял ко мне спиной. Из-под мятой фуражки мелкой стружкой выбивались светло-рыжие волосы, и от завитушек этих затылок казался тяжелым, львиным. Старая, выцветшая, с прорехами гимнастерка на крутых плечах, армейские синие бриджи, сапоги на ладных сильных ногах — вот был его наряд. Он сво­ бодным движением оперся о прилавок и приблизил свое лицо к лицу Любаши. — Ну-ка, принимай! — повторил он спокойно и холодно. У буфетчицы под тонкой кожей, слева от плотно сжатого рта, что-то перекатывалось и билось. На кухне вдруг все притихло. Молоденькая мать вытянулась стрункой, испуганный взгляд ее застыл на львином затылке. У меня, сам не знаю почему, вдруг все напряглось внутри, как перед опасностью. Только девчушка за столиком в углу, безмятежно посапывая, тянулась ложкой ввысь — будто тарелка стояла где-то на горной вершине! Человек с львиным затылком бережно и не торопясь вытаскивал из карманов бриджей невысокие, круглые, в бумажной обертке, столбики и выкладывал их на стойку перед разгневанным лицом Любаши. (.начала мне показалось, что столбики эти — туго свернутые бандероли. Но поче­ му же эти бандероли постукивают о дерево с таким твердым металличе­ ским выщелком? За первым столбиком — второй, третий, пятый, седьмой: что^ у него там в бриджах — мешки вместо карманов! Десятый, двенадцатый, пят­ надцатый... Детские руки осторожно тянут ложку к выпяченным губенкам. Бледно-голубые застывшие глаза юной матери. Напряженное лицо Любаши. Притихшая кухня. Один из столбиков вдруг согнулся в руках у Ефима. Бумажная оберт­ ка лопнула, и звонкий серебряный дождь грянул на прилавок и на пол.