Сибирские огни, 1962, № 8

Я прошел почти через весь поселок, не теряя из виду огненно-красную крышу столовой. Казалось, здание крыто косыми кусками кумача, и вот- вот возникнут на нем белые буквы праздничного призыва. Под этой, рдеющей маком, крышей не могли, разумеется, подавать остекленевший суп или задубевшие котлеты! А самый поселок из серо-черного, каким я запомнил его с детства, стал теперь бело-желтым. Белели и желтели хлысты и доски, свезенные к линии с лесоучастков. Изжелта-белым светились новые строения: школа, гараж, пекарня, двухэтажный клуб промартели, жилые срубы. Разрослись, расстроились, раздались во все стороны Топтугары. Вда­ ли; ближе к лесу, на отшибе, отсвечивал желто-белым еще пустующий, не заселенный городок домостроительного комбината. А левее, далеко за поселком, уже на широком просторе, золотились разрезы и бунты гравий- 5юго карьера. Я шел, и под ногами аппетитно и свежо желтели новые дощатые тротуары — точно шагал я не по дереву, а по затверделым полоскам сли­ вочного масла. Да, после разговора с начальником дороги мне вдруг здорово захоте­ лось есть.. Впрочем, там, на поляне у Никанорова, мы с Коноплевым едва притронулись к еде... Но Коноплев-то, он куда девался — голодный, уста­ лый,— где его леший носит! В небольшом светлом зале стояло с десяток круглых столов — не­ большие, уютные, домашние, приветливые. Фикус у окна. На стене — бо­ соногая Аленушка, грустно глядящая в зеленую воду. Кружевные проз­ рачные клеенки — скатерти. Горки хлеба в стеклянных вазах. И не толь­ ко ржануха—беленький! И нарезан хлеб толстенными, добротными ломтя­ ми, чтоб не двумя пальчиками брали, а всей пятерней. Не городские тут — тут лесорубы, шоферы, путейцы! За стеклянной стойкой против двери хлопотала быстроглазая, быст­ рорукая буфетчица; разливала компот по стаканам из огромной кастрюли, расставляла за витриной тарелки с закуской, и все быстро, бесшумно, со­ средоточенно. Время обеда, видимо, отошло, и один лишь столик был занят: в уго­ лочке, справа от входной двери. Лицом к ней тихонько сидела молодень­ кая женщина, а рядом с женщиной — крохотная девочка. Обе ели суп из одной тарелки. Девочка — ей было не больше полутора лет — едва до­ ставала ручкой до края тарелки, а пока доводила до рта ложку, расплес­ кивала весь суп. Ей нравилось «самой». Ложка в кулачке у девочки замерла, когда я вошел, и мать нежно шлепнула ее по руке. Девчушка, прерывисто вздохнув, вновь стала до­ тягиваться снизу до тарелки. Я подошел к стойке и взял меню. Я чуть не упал в обморок,— заря­ било в глазах: сазан маринованный, сыр, салат, грибы, уха, рассольник, котлеты, лангеты, рулеты... Даже мороженое! Помню, в полевом госпитале, уже после операции, когда пошел на поправку, мы придумали забавную игру: сочиняли еду на все буквы ал­ фавита. На «К» — курица, колбаса, какао... На «М» — мясо, мед, моло­ ко... На «В» — вобла, вареники, вермишель... И — солдаты же! — радо­ вались, что к любой еде можно винцо подобрать — кагор к карасю, ма­ деру к миноге, а к винегрету — известно что! И хохотали во всю глотку, когда, после мучительных и бесплодных раздумий,— не могли найти вина к «жаркому» — малорослый солдат Бурдыня пробасил: «Жидкость, хлоп­ чики, ведь какая жидкость — всем ясно!» Здорово тогда разыгралась у нас фантазия — ведь мы все вышли из окружения, вышли в ноябре, израненные, босые, голодные. Мне захотелось заказать подряд все сорок пять блюд этого меню!