Сибирские огни, 1962, № 8
— Вон те, что круглее, — с осердием, а те, остроносенькие, как лодоч ки,— с черемухой,— выпалила Валя скороговоркой.— Пирожки мамины,, а доставка папина. Верно, Сигаев же говорил тогда, при встрече: «С «Овечки» кинул». — Значит, те, круглые — с осердием, а те — с черемухой? *—запи наясь, переспросил я. Еще не пробуя, я почувствовал у неба и на языке вкус сладковатого теста, перечную растаянность прожаренной требушины, зернистую пряную вязкость размолотых вместе с косточками ягод. Все сразу! — Петр Модестович! Дядя Петя! — диковатые, как лесная голубица, Валины глаза сердито блеснули. Но взглянуть на меня не взглянула. — Что же вы! Эти, значит, с черемухой, а те... — Спасибо, Валя,— устало и покорно сказал Никаноров.— Мы тут разберемся. Спасибо! — Нравятся — ешьте! А не нравятся — не ешьте. Вы в жизнь таких не ели — вот что! — Ел. Честное слово, ел. Много лет назад. Я съедал целое блюдо та ких пирожков. А приду в интернат — еще несколько пирожков в карманах пальто. С осердием и черемухой. И кто бы это так старался! Мастер и Каримулин смущенно переглянулись. Они, наверное, реши ли, что я спятил. Коноплев шибанул меня большим пальцем в спину. Валя сначала оперлась на правую руку, затем на левую, приподня лась и стала на одно колено — сейчас сорвется с места. Насмешка, удив ление, любопытство, ожидание, испуг. Бешеная работа мысли. Синие вспышки в глазах. Сейчас убежит! — Да, да! — уже торопился я.— И маленькая девочка с белым бан тиком, которая проделывала эти штуки с пирожками, всегда провожала меня до калитки... Кажется, они уже кое-что стали понимать — мастер и парторг. А Ка римулин сдержанно-ласково улыбнулся. — Уй! — сказала Валя, все так же опираясь рукой о жесткую тра ву.— Уй! Петр Модестович! Дядя Петя! Знаете, кто это? Это же ТоляГ Честное комсомольское, это же Толя Беломестное. Вспомнил пирожки- Подумать только! — Ва-ля! — Митрохин у крайних березок, перепрыгивая на коротких сильных ногах, нетерпеливо подбрасывал в воздух волейбольный мяч.— Ва-ля, девчата, скорее! — Подумать только! И совсем не переменился! Худощавый, белобры- сенький, только брови погуще да потемнее. Как же это я сама не усмотре ла! Уй! Говорю же вам, это Толя Беломестнов! — Все кушать будем, все! — подтвердил Каримулин. — Ничего ос тавлять не будем! Добрый, славный девушка! «Петр Модестович! Дядя Петя!» А мне — ни слова. Это даже невеж ливо. Ведь я гость. И не просто гость, Валя, но гость из твоего детства. — Люблю пирожки с осердием,— вызывающе сказал я,— И с чере мухой. Валя наклонила голову набок, как щенок, которому охота тявкнуть. Она смотрела на меня с обидой и насмешкой: «Нечего подлаживаться. Не чего посмеиваться и подлаживаться. Приехали по делу, и нечего насчет чужих пирожков!» — Ва-лен-тина! Девчата! — выставив руки рупором, басовито взы вал весь хор домкратчиков и шпалоподбойщиков.— Жи-ве-е! Валя вскочила на ноги, схватила меня за руку и сорвала с места. — Дядя Петь, вы не сердитесь! Толю я теперь не отпущу... Со мной будешь! Со мной! Никаноров молча поднялся и пошел к путям.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2