Сибирские огни, 1962, № 8

— Сережка! — это вскрикнула девушка. — Митрохин! — это негромкий и властный мужской голос. Я и ахнуть не успел — Никаноров был уже на путях и одним рас­ четливым движением вышиб рябого на обочину. Парень ударил меня железной грудью — не хуже паровоза! — и, чтобы удержаться на нога^, мне пришлось обхватить его за плечи. Совсем близко от меня было его лицо, густо обрызганное оспенными отметинами, и темные, узкие глаза, и черствые, недобрые губы. Он чуть ли не враждебно взглянул на меня, рывком высвободился, отошел назад, к водостоку. И стал рядом с Ва­ лей. И вид у него такой, словно начал драку и не додрался. Поезд, крадучись, почти неслышно, проползал мимо нас. Рельсы змеисто прогибались и выпрямлялись под тяжестью состава, — каза­ лось, рельсы дышат, как живые существа. Зеркальные окна вагонов отражали поток солнечных лучей. Лица за окнами то дробились, то расплывались, то вспыхивали. Порою они .казались серебряными, порою огненными, а — порою — вдруг все по­ гаснет, очистится, развеется, — живое, обыкновенное, смеющееся лицо. Целый мир проплывает мимо нас, путейцев. Мужчины. Девушки. Дети. Старики. Молодожены. Вдовы. Брошенные. Ищущие. Весь мир пропускаем мы, путейцы, мимо себя. Груз человеческих ошибок и терпеливой доброты- Груз поздних сожалений и живых на­ дежд. Груз лукавых расчетов и мужественного риска. Чьи-то глаза, расширенные, глубокие, напряженно взглянули на ме­ ня — оттуда, сверху, из зеркального окна. Глаза прошлого. Неужели это она, Ирина? Пустое. Ерунда. Она сейчас в Коктебеле, со своим художником... Так и мой собственный мир, мир моего прошлого, тоже проскольз­ нул мимо меня — здесь, на глухом забайкальском перегоне. Тридцать три года. Пора зрелости. Ведь за плечами не так уж мало всего. Детство на блокпосте, вот здесь, на пустынном таежном перегоне. Отцовские километры — ружье и костыльный молоток. Гибель отца. Руд­ ник и таежные вагонетки с рудой. Смерть матери. Сестры-сиротки, зем­ листого цвета хлеб и мерзлая, болотного вкуса, картоха. И война. Кровь друзей, боль народа. Полуголодные годы учебы. И та девушка — вчера бывшая твоей, а сегодня— чужая. Ошибки. Радости. Поиски. И все го­ д ы— счастье, что есть где-то Миша Главацкий, есть Борька Чемакин,— а значит, есть дружба, единство, воля, цель. Тридцать три года. Что впереди? Пора больших дел—что же ты сде­ лал для людей, Анатолий Беломестнов? Что ты должен сделать? Мне почудилось, будто кто-то острым ноготком царапнул меня по затылку. Я оглянулся. На меня из-за «Жэски» глядели вопрошающе и недоверчиво — словно что-то припоминая, — зверушкины глаза. Вали­ ны глаза. Глаза моего настоящего. А может быть — и будущего... Следом за экспрессом прошел на восток долготелый до бесконечно­ сти товарняк. На открытых платформах зеленели новенькие грузовики, высились важные подъемные краны, дремали, в ожидании полей, ком­ байны-самоходы, в огромных дощатых домиках-ящиках прятались неве­ домые станки и машины... Минутой-двумя позже прополз, как собака на брюхе, эшелон с ле­ сом, уже на запад, к Уралу; из просторных полувагонов высовывались желторылые лесины и штабеля плоскогрудых досок. И почти тут же, спустя две-три минуты, вновь на восток, протащи­ лась длинная череда серых сарделек — цистерны с нефтью.