Сибирские огни, 1962, № 8
Сначала я увидел Никанорова впереди колонны, у домкратов. Дом краты были* старые, винтовые, и двое парней раскручивали тугой ключ с усилием, хотя и довольно ловко. Домкрат подымал, «выжимал» рельс, рельс тянул за собой черные клавиши шпал. Никаноров нагибался, становился на колени, припадал чуть не вплот ную к рельсам — смотрел, щурился, прикидывал и безмолвно сигналил рукой домкратчикам: выше рельс, ниже, чуть вверх, правильно, хватит, стоп! И рабочие с полужеста понимали Никанорова. Покончив с домкратами, Никаноров стремительно перешел к группе женщин — они выгребали из-под шпал черно-серый, одряхлевший бал ласт и подбрасывали туда свеженький, чистенький, хрустящий и звенящий гравий! В руках у женщин были деревянные лапаты-«штопки»— вы сокие черенки и узкие одноплечие заступы. Работницы равномерным силь ным нажимом на плечо лопаты наскоро, налегке «штопали» путь — укла дывали, загоняли под шпалы свежий гравий... Никаноров подошел к одной из женщин. В низко повязанном на лбу платке, в черных залатанных шароварах, высокая, худая, нескладная, она работала с ожесточением, частыми дерганными движениями, не повора чивая головы, не давая себе ни секунды отдыха... Он постоял возле нее, что-то быстро сказал ей, она даже не взгляну ла, будто и не слышала — только нога судорожно дернулась. Работавшая рядом с ней пожилая работница в красной юбке кивнула Никанорову: «Ладно, знаем». Может, эта худая, с бугристым лицом, и есть та женщина, может, это он ее «от живого мужа начальнической властью отринул», как говорится в том письме? А Никаноров перешел в хвост колонны. Здесь несколько парней, во главе с рябым, кто электроподбойками, а кто вручную — подбивали, уп лотняли гравий. Женщины только «штопали», а эти наглухо, накрепко ук ладывали балласт в шпальном ящике. Мастер что-то отрывисто сказал рябому, а у его товарища — красивого чубатого парня — выхватил шпа- лоподбойку и взялся сам за рукоять... Тяжелый инструмент задрожал, как в лихорадке, мелко затопала гусиная лапка бойка... И снова Никаноров в голове колонны, снова упал ничком на рельс, снова сигналит руками: выше, ниже, хватит, и вся колонна, волнообраз но поджимаясь, подобно гусенице, подтягивается на десяток метров вперед... С четверть часа уже стоял я на обочине, и за все это время Никано ров хоть бы разок, из любопытства, взглянул на меня! Да, конечно, он был занят, увлечен, озабочен подъемкой. Ни одной секунды не хотел потерять он даром — график держал его словно в тис ках. Но, может, Никаноров и не очень стремится вступить со мной в раз говор, уклоняется от встречи, избегает меня. Впрочем, откуда ему знать, что я приехал по его делу! Из-за поворота послышалось сильное и прерывистое дыхание паро воза. Пронзительный, берущий за сердце свисток. Рывки пара в небо. Пастуший выпев рожка сигналиста. — Долой с путей! И все, что было на путях, полетело на обочину: тяжелые крепыши- домкраты, узкоплечие «штопки», костыльные молотки, шпалоподбойки, ломы, телогрейки, рукавицы, пачки папирос... Редкой цепочкой выстроились путейцы вдоль обочины. Все, кроме одного. Рябой парень лениво и беззаботно, словно рисуясь, копошился еще на путях, когда пекинский экспресс осторожно вышел к нам из-за кривуна. Что он, оглох или ослеп, этот дурачина! Или просто ваньку валяет!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2