Сибирские огни, 1962, № 8

С тех пор во время долгих летних каникул, и во время коротких зим­ них, и в весенние каникулы, и в воскресные дни, когда я приезжал из Уг- зона домой, на блокпост, — я был постоянным спутником отца. Обходы сдружили нас не меньше, чем рыбалка и охота. Четыре конца — шестнадцать километров. Там срезать загрязненную корку балласта, здесь поправить сползшее земляное полотно, тут очистить пути от мусора или снега, еще где-то вы­ рубить лапчатый кустарник или скосить заметно проросшую траву. Под­ крепить болты, добить костыль. Если надо — остановить поезд петардой. Как пригодилось мне это умение, этот навык потом, на фронте, — в стране озер, камней и холмов. Как был я благодарен отцу и за ружье и за костыльный молоток! -..Теперь, когда я стоял на обочине и высматривал Никанорова, мне было понятно каждое движение рабочих, каждое их усилие, и понятна была эта чудовищная гонка в ожидании поездов. Подъемочный ремонт! Аж руки зачесались! Добрую хозяйку нетрудно отличить от грязнухи. Добрая хозяйка не допустит, чтобы у нее была не в порядке постель; она вовремя сменит белье; смятые, потемневшие простыни и наволочки — в угол, чистые, сухо шуршащие, пахнущие холодком — сюда, на подушки, на матрацы. А са­ мые подушки и матрацы — взбить, округлить, вспухлить опытной рукой— ложитесь, вытягивайтесь, отдыхайте! Так и в доброй семье путейцев. Так и на путях. Ведь шпалы и рельсы лежат не на голой земле, у них своя постель, свои «матрацы», «подушки», правда, с очень сухим, мертвым, даже сомнительным названием: «бал­ ласт». Если рельсы полегче, их кладут на песчаную постель. Рельсам поуве­ систей.— подстилают гравий. А самые тяжелые рельсы выдержит только щебеночный балласт. И пока постель чистая, свежая — рельсы и шпалы чувствуют себя превосходно — лежат себе, как миленькие, и — ни с мес­ та! Но время и проходящие поезда делают свое дело: гравий и песок зано­ сит пылью, в них забиваются корни растений, с открытых платформ сы­ плются под шпалы частички угля, руды, древесины — и сыпучая постель постепенно грязнится, темнеет, черствеет, как если бы растяпа-хозяйка год не меняла белье! И если осядет, например, шпала под идущим поездом... Но вовремя приходят путейцы и начинают перестилать постель. Ста­ рый — употевший, спекшийся, почерневший в трудах праведных балласт — вон из-под шпал, даешь туда молодой, свежий, чистый, еще влажный гравий и песок! А для этого — подымай рельсы, подымай шпалы — подъемочный ре­ монт! Эх, здорово работают люди Никанорова! Честное слово, аж руки за ­ чесались, взяться бы сейчас за рукоять шпалоподбойки! Сейчас подой­ ду к этому, в оспенных метинах, что все поглядывает и посмеивается, » перехвачу рукоять... — Вот он, мастер Никаноров! — подтолкнул меня локтем Коноплев. — Глянь, проворный какой! Не человек, а ракета! Я уже и сам понял, что узкоплечий человек в синей летней форменке,, снующий челноком вдоль цепочки работающих, — что это и есть дорож­ ный мастер Петр Никаноров. Тот самый, о котором в письме. И непохо­ жий на того, о котором в письме. В нем была и собранность и летучесть. И это он держал людей в уп­ ряжке бешеного темпа и подчинял их единому ритму.