Сибирские огни, 1962, № 8

гают туда, где, сжатые косыми хребтинами сопок, в семь голубых про­ хладных глаз сияют наши озера. Наши озера! Наши... Потому что третий— это я. Потому что тропа сквозь черемушник, по желтой сурепке, сквозь светлый трепещущий березняк — это и моя дорога. Дорога моего путей­ ского детства. Там, у озер, была наша последняя рыбалка с отцом. Туда, на Семь озер, повел отец всю нашу сыгравшуюся, спевшуюся и неразлучную компанию. Весь наш оркестр. Мы шли вдоль путей от самого блокпоста и тут, именно тут, возле старой водокачки, свернули к озерам — тут, где братья Лазаревы. Вместо флейт, труб, валторн и барабана в наших руках были спиннинги, корчаги, удочки и банки с крючками. А цы­ ган-самородок, повязав голову полотенцем-чалмой, потешно пытался ди­ рижировать нашими рыбачьими принадлежностями. Мы хохотали, а Гла- вацкий орал: «Олухи! Глухонемые! Все в мире поет, все имеет ритм и ме­ лодию. Есть песнь семьи — .читайте Стейнбека. Есть песня кедра. Есть, черт побери, песня мизинца. Неужели вы не слышите, как перезванивают­ ся крючки в банке, как тихонько посвистывают ивовые кончики удочек и ворчит барабаном корчага? Прислушайтесь!». И мы слышали. Нет, не одной нотной грамоте научил нас лохматый наш учитель! Если бы не он, не было бы и Янека, — и я, может быть, про­ шел бы мимо писем Чехова, мимо красок Ван-Гога, мимо веснушчатого от опавших листьев снега и мимо синего соловья на гребне заросшей бузи­ ной сопки. Нам не очень-то везло вначале — рыболовно-музыкальной команде. Мы были шумливы и бестолковы. Главацкий, как 'всегда, проявлял беше­ ное нетерпение — хоть сам лезь в воду, лови руками окуней и насаживай ему на крючок! Вдобавок леска спиннинга то и дело скручивалась у него в путаный клубок. Он хорошо слышал музыку вещей, а сами вещи не да­ вались ему в руки. Наш капельмейстер задыхался, рычал, бранился, и одутловатое лицо его становилось от астматической ярости табачного цвета. Правда, отец, или я, или Чемакин вовремя приходили ему на по­ мощь. Кеша Васильев дважды свалился в воду со скользкого камня. У Гре­ ка уплыли тапочки. Мы потешались друг над другом, — рыба не шла. Ры­ ба присмотрелась, прислушалась и спряталась на дно, в ил, под камниГ Наша музыка ей не нравилась! А тут еще заморосил серый, мелкий, как сквозь сито, дождичек, и му­ зыкантов потянуло к костру. В общем первый наш ужин на рыбалке был из тушенки и картош­ ки — не зря мать сунула нам в мешок эти припасы. Зато мы чудесно провели эту ночь! Дождик не разогнал нашего озор­ ства и веселья. Отец по кочкам провел нас к зароду — к душистому стогу сена свежего укоса. Мы взобрались по жердинкам-подпоркам на самый верх, на мягкую пахучую постель, завернулись в плащи и чувствовали се­ бя, как моряки, попавшие на гостеприимный остров. Остров пахучего сена среди темной неоглядной ночи. Сладкое удушье, легкая дремота, безотчет­ ная тревога, — тихая песня зарода! Впервые тогда раскрылся перед нами Главацкий. Мы увидели голодное, беспризорное детство, асфальтовые котлы (в котлах он ночевал), и ящики под вагонами (в ящиках он странствовал), и детскую колонию, где восемь человек спало, скрючившись, под одним одеялом; и больничные койки, на которые он попадал с чесоткой, тифом, дизентерией, желтухой, малярией. Мы увидели бродячие оркестры два­ дцатых годов, балаганы и цирки, ярмарки, клубы — везде он побывал,