Сибирские огни, 1962, № 8
— У вас осталось тридцать секунд, — мягко сказал он. — Только тридцать. Поезжайте. И не надо так волноваться. Ведь все-таки не без хлеба... Непроницаемое лицо под красной фуражкой. Нет, совсем не моло дое. Особенно глаза. В сухо поблескивающих голубых, с карими остров ками, глазах — невысказанные никогда и никому слова, тоска трудной жизни, привычка к долгому одиночеству и подавленное желание рас крыться. Хорошо бы остаться, посидеть с ним за столом, может быть, вы пить рюмку-другую, — сколько историй и судеб, бед и радостей за этими сухими, голубыми глазами, за этой вышколенной сухостью лица, за этой чистенькой и строгой красной фуражкой... Нельзя. Как часто мешает нам это дурацкое «нельзя». Мешает .сде лать что-то внеслужебное — простое и важное, как земля, воздух, свет, и глубоко человеческое — незамысловатое движение губ, рук и сердца... И вот что-то не раскрылось в человеке, чья-то судьба прошла мимо, чье-то горе не приласкано, чье-то слово не высказано, чье-то сердце не разжа лось от добра. И служба не превращается в служение — остается ползу чей службой... Свернутый желтый флажок устремлен к неведомой звезде. Перегон свободен. Путь безопасен. Рыбаки на месте. Коноплев, книгу в сторону. Полный вперед! Одно дело ехать в поезде, в покойном плацкартном вагоне и смот реть из окна на пролетающий мимо тебя мир — на полосы черемухи вдоль реки, на лабиринты старых золотоискательских разрезов, на ярко-зеленую лиственничную тайгу и безлесные сопки. И совсем другое, когда ты на открытой ветру, солнцу и небу дрези не •— ты тут как в крошечной скорлупке на волнах океана, ты как на звез де, мчащейся во мглу вселенной, ты вместе с деревьями, сопками, птица ми, цветами, озерами, облаками — вместе с добрсэй теплой землей! Синие рельсы набегают из бесконечной дали и убегают из-под колес, в иную даль. Кажется, вот-вот черные пальцы шпал коснутся твоих рук, лица, волос. Желто-серые крупинки гравия, словно маленькие насекомые, подпрыгивают и колюче щекочут открытую грудь. И все кругом принадлежит тебе, хотя и ускользает от тебя; ведь так, в сущности, просто спрыгнуть с дрезины — если направо, то сбежать по травянистому откосу и затеряться в густом черемушнике на берегу Шил- ки, а если, очертя голову, налево — то там до самых сопок земля изрыта разрезами золотодобытчиков. Сколько раз мы с сестрами прятались в этих, дышащих сухим холод ком, траншеях! Погляжу-ка на внучат Родоначальницы, на рыбаков Лазаревых. С ка ким доверием смотрят они на все вокруг, обнимая свои удочки, рюк заки, корчагу. Каким вкусным покажется им ломоть ржанухи — там, на рыбалке, у Семи озер. Да, но чем ближе к озерам — тем настойчивей и резче шепот за моей спиной — о чем так заспорили наши рыболовы? «Языки не распускайте— полный рот ветру наберете!» Забыли бабушкин наказ! — Вить, пойдем, а !— это младший. — Леша, не проси, не пойду, — это старший. •— А я соскучился. Вот возьму и один пойду. — Не дури. Все равно прогонит. Увидишь. — И не прогонит... — Тише ты! Щелкану вот. И не сопи. Замолчали.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2