Сибирские огни, 1962, № 8
«нем, ибо ирония относится не к секре тарю, а к его стандартизации. Такой «обычный» секретарь райкома действи тельно не щадит себя на работе, дейст вительно внимателен к людям, самоот верженно тянет великий груз своих не легких обязанностей. А когда умирает— окружающие его люди с каким-то сму щением вспоминают, как нелегко было этому трудяге и как не всегда ценили они его труд. Все это — святая правда. А ведь ка ким будет именно Голиков во второй ча сти романа В. Фоменко, мы никак не мо жем предвидеть. Мы даже подозреваем, что товарищ, ведающйй «руководящими кадрами», также весьма насторожен. Как человек многоопытный, он весьма горазд допустить, что Голиков способен такое навертеть, что потом никак не уложишь его в отменный некролог, со ставленный по типу блочной сборки из готовых деталей: «сгорел на работе», «чуткий товарищ» и пр. и пр. А ведь в этой негаданности и состоит прелесть, очарование художественного образа. Искусство сталкивает нас с н о вым м и р о м , оно заставляет заду маться над сложностью жизни, искать и добиваться выхода из ее замысловатых лабиринтов. У Голикова нет готовых решений. Он вынужден их выстрадать, сверяя свои поиски с голосом совести. Действитель ность для него отнюдь не отлично отра ботанная автострада, оснащенная на правляющими сигналами. Жизнь—слож ный лабиринт. Жизнь — сражение. И как в каждом сражении, успех стратеги ческого плана в значительной степени .зависит и от индивидуальной напористо сти бойца, от его личной сметки. И Голи ков, человек глубоко сомневающийся в правомерности своего выдвижения на должность секретаря райкома, прежде всего — коммунист, поэтому и в непри вычных для него условиях деятельности печется о том, чтобы не отлеживаться за бугорком, а вести бой по-солдатски, на ступательно, по всем правилам партийно го мужества. При всем том он, по- мысли автора, как будто и не претендует на то, чтоб прельстить сердца дам-теоретиков, загодя слепивших образ идеального героя из джентльменского набора доблестей. В том-то и дело, что загодя героя можно определить с такой же достоверностью, с какой некий глубокомысленный теоре тик установил, что ангел на Александ ровской колонне отлит в «натуральную величину». «Натуральная величина» Голикова вы яснялась и для самого автора лишь в процессе практической проверки героя, в процессе его соизмерения с окружающи ми явлениями действительности. В. Фоменко не побоялся выбрать та кую драматическую ситуацию, при кото рой одними лишь добрыми задатками героя не развязать узла, туго затянутого самой жизнью. Масштабы Голикова только и начинают уточняться в процес се его практической деятельности. Его качества даны автором отнюдь не апри орно, они обнаруживаются, вернее ска зать, формируются на наших глазах, под властным воздействием событий. И кто его знает, куда заведут его события и как он проявит себя в их весьма жар ком сплетении. В том-то и дело, что у нас решительно нет уверенности в том, что решения Голи кова действительно безошибочны. Автор стремится написать свой роман «без брехни», как выражается один из его героев, поэтому Голиков в самом деле может попасть в такую каверзную ситу ацию, при которой непосредственный го лос совести отнюдь не окажется вер нейшим ориентиром. Сергей Голиков настороженно при сматривается к Орлову, председателю райисполкома: «Орлов напоминал Сер гею генерала в бою, который не замеча ет и не должен замечать ни убитого ми ной шофера, ни девчонки-телефонистки с переломанной ногой, а следить через их головы за основным продвижением войск». Орлова интересуют центральные пер спективы Волго-Дона, ибо от этого глав нейшего зависит и положение района, в котором он работает: усилием воли он отстраняется от забот и трудностей пока еще не преодолимых. Но рядом с вели чайшей стройкой раскинулись хутора, а в них коровы остались без кормов и де ти лишены молока. И Голиков спраши вает: «Разве в этом проявление воли, чтоб уметь давить в себе совесть?» Подобная «диалектика» отнюдь не придумана автором, терзание совести от нюдь не личное заблуждение совести Голикова. Все это отражение реальных трудностей, объективных противоречий действительности. Писатель с т а в и т в о п р о с ы , он обязан их ставить, если они даже саднят душу. Оправданием слу жит лишь одно — жизненность постав ленной проблемы. Такая постановка воп росов не дает совести заглохнуть, за ставляет человека испытывать боль, но зато — с удесятеренной энергией ис кать преодоления преград. В заключительном слове на мартов ском Пленуме ЦК Н. С. Хрущев гово рил: «У нас если человек не имеет квар тиры, то пишет об этом, требует, чтобы ему предоставили квартиру. Иного бюро крата это повергает в негодование, а я вижу в этом, как выросло самосознание советского человека, он правильно счи тает — я, гражданин Советского Союза, я без квартиры, решайте те, кто при зван решать, когда я получу квартиру— в первую очередь или во вторую. Так ставят вопрос советские люди!" И пра вильно ставят». («Правда»,' 1962. 11 марта).
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2