Сибирские огни, 1962, № 8

меня, старший отрывисто ответил на приветствие, младший тяжело засо­ пел. Оба засмущались и степенно занялись прерванным делом. А дело бы­ ло преважное, рыбацкое дело. Банки с червяками, крючки, плетеная из лозняка корчага, ивовые удочки и старый, еще не ушнурованный рюкзак, из которого выглядывали консервные банки, котелок, синяя прокопченная миска, серое солдатское одеяло... Знакомое дело! — Ты что ж, товарищ, закаменел? — ухватила меня за локоть Родо­ начальница. — Зачем хлебушко-то на весу держать. На стол положь! Я, придерживая буханки ладонями, выложил их поленницей на вы­ цветшую клеенку. Пареньки, продолжая возню с рюкзаком и корчагой, вновь, старший с сумрачным недоверием, младший с застенчивой пытли­ востью, взглянули на меня. Старуха выбрала две буханки покрупней, покрепче и посуше, одним махом придвинула к краю стола. — Витюш, погляди-ка, в самый раз? Небось, затомит-то брюхо на бережку, ухлещете. Старший мальчик кивнул и бесшумно исподнизу сорвал буханки со стола. — В прошлый раз, — повернулась ко мне старуха, — воротились до­ мой, давай рюкзаки вытряхивать, куры набежали — хоть бы крошка вы­ пала — все вчистую подъели. Старуха призадумалась, убрала растрепавшиеся сбоку волосы за уши. Уши были маленькие, округлые, свежие. Она будто старела не всем телом, а по частям: зубы, как у ребенка; лоб светлый и чистый, глаза еще живые, не погасшие, а щеки и шея уже крепко тронуты временем. Родоначальница, опершись руками о стол, глядела на внуков и раз­ мышляла. И вдруг решительно, сильным движением придвинула к Витю- шиному краю третью буханку. — А эту, как надумаете, отцу снесете... Может, бестолковый, без хле­ ба сидит... Слышите? И снова мальчики — старший хмуровато, младший чуть с озорством и оба пытливо — впились в меня глазами, будто ждут чего-то от меня. — Лешенька, слазь-ка в подпол, достань-ка молока в криночке. Звякнуло колечко, крышка с облупившейся коричневой краской ушла в сторону, дыхнуло мерзлотной землей, и это не бритоголовый внук Родо­ начальницы, это я срываюсь по редким приступкам в ледяную мглу. Глу­ бокое у нас подполье: спуски, повороты, закуточки — там мясо, здесь миски с холодным, у стеночки банки со сметаной, маслом, варенцом. Что- то шуршит по углам, где-то осыпалась земля, а голоса отца и сестренок доносятся глухо, издали, как будто в ночной тайге заплутался. Ох, скорей, скорей — схватить большую осклизлую крынку с отколотым горлом, ско­ рей на приступки, скорей поставить крынку на пол и одним скоком — на­ верх, в тепло, к голосам, к свету. И когда чистенькая и гладенькая, как яичко, голова малыша появля­ ется в проеме — я шумно выдыхаю застоявшийся в груди воздух — как трудно, как болезненно дается даже секундное путешествие в детство! Мальчики в третий раз взглянули на меня — разом подняли, разом опустили глаза —и старший, с шелковистой, прозрачной, как легкий дым, челкой, и младший, с угольными острыми глазами. Чего они, в самом де­ ле, ждут от меня? Старуха взяла одну из двух оставшихся буханок, ловко повернула поперек, прижала к серой блузе и неожиданно сильным движением ши­ рокого кухонного ножа отсекла горбину. Еще два точных взмаха синего лезвия — еще два здоровенных ломтя. Как же вкусно, как на лугу, пахнет свежей кисловатой ржанухой!