Сибирские огни, 1962, № 8

ходил в тупик, у нас не обнаруживалось знаний для ответов на возникшие вдруг вопросы, Генюха перекатывал свои крошечные глазки и объявлял: — Не туда плывем, товарищи, не туда. Гребем назад. В камыши, в камыши. И снова — о смысле жизни. Это у нас больное место. Об этом никогда не мо­ жем выговориться. В чем он, смысл жизни-то? Строить — это ясно. А дальше? Еще строить. Тоже ясно. Но а еще в чем? Андрей, захмелевший, грустный Анд­ рей, певуче прочитал чьи-то стихи: А где-то поезда аукались печально. И тихая звезда как будто бы нечаянно вдруг оказалась над антенной и трубою, капелью невпопад и астрой голубою. Что? Смысл жизни в звезде, повисшей капелью в бесконечности ночного не­ ба? Нет, что-то не то. А может быть... А может быть... У кого ноги уставали сидеть на корточках, тот менял положение на какое ему нравится, блаженно растягивался на чистом, выскобленном, пахнущем мок­ рыми свежими досками, полу. — Нынче съедим, завтра поглядим, а там споем да спляшем. — А в Братске у вас была квартира? — спросил я. — Что вы! — удивилась Дина.— Конечно. Мы же там с самого начала. Сперва совсем в балаганах жили. А потом у нас целая секция была. Комнаты бы­ ли лучше, чем в Москве. Мой Андрюша-то ведь из Москвы. Обживемся и здесь. Если бы на Братской, когда мы туда приехали, нас в такой же душевой поселили, счастье было бы. — Так еще жи-ить мо-ожно,— вторил мягко и певуче Андрей, хлебая щи.— Мо-ожно. Фа-акт. Я пригляделся: не шутит ли он? Нет, вполне серьезно. «Жи-ить мо-ожно». А потом пришла Белка. В синем, с желтыми полосами, свитере. Лоб и чер­ ные прямые волосы перетягивала розовая тесемка. Как она не похожа на ту Бел­ ку, что толчется рядом с нами каждый день в блоке, затянутая в уродливый желтый брезент. Лишь глаза те же — устало-равнодушные... ...И вот снова Белка сидит на корточках, в брезентовой неуклюжей робе, вы­ черпывает гнутой ржавой миской воду из углублений в скале и сливает в ведро, задумчиво глядит, как на струю набегает тень от наших голов. День седьмой Вибратор норовит выдернуть по локоть руку. Я держу его в левой руке, так ловчее, а правой поддерживаю, когда перебрасываю; перебрасываю через каждые тридцать-сорок секунд. Перекашиваясь всем корпусом налево и напрягшись, пе­ ребрасываю. Вибратор плюхается и дрожит, дрожит, опять норовит выкрутить руку, уто­ пая в сером месиве бетона. — Опалубку пройди, опалубку! — кричит Алексей. Он проносится мимо, вы­ дергивая ноги с такой быстротой, что они не успевают утонуть и по щиколотку. Бригадир никогда не расстается с брезентовой курткой, она машет у него за спи­ ной полами, и от этого он, вытянувшийся вперед с длинной и кадыкастой шеей, очень похож на журавля, хотя Генюха окрестил его страусом. «Пройти опалубку» — это проширять трясущейся толкушкой по краю блока. Я перебрасываю вибратор к опалубке. Он тарахтит по доскам, и ведро с водой на брусчатых перилах гремит дужкой и валится за блок. — Оживи бетон в углу ,— пролетает бригадир.