Сибирские огни, 1962, № 8
Алексей медленно сдирает с головы старую линялую кепку и обтирает ею пот с лица. Ба-а! Голова-то его уже наполовину в серебре! Ему, очевидно, не двадцать восемь, а все сорок. Но для сорока он молод, для двадцати восьми стар. Вытерев пот, бригадир снова натягивает кепку, натягивает низко на уши и на виски. — Пока одного искал, пока другого, с одним согласовал, с другим, а время не ждет, оно не по-ихнему вращается, — кивает он на контору, которая видна отсюда трубой да крышей. Б^рет лопату и, попробовав ее крепость, перепрыгива ет через опалубку. Мы следуем за ним. А Белку это будто не касается. Выставив колени, она, равнодушная, ле жит на спине и по-прежнему лениво что-то ищет глазами в пустом небе, шепчег: Нам ответят, нам ответят, Слышишь, крошечная Вега... Алексей подхватывает в широкий совок жестяной лопаты сразу несколько каменьев, серые щеки его при этом набрякли краской, а глаза опять становятся голубыми и цепкими. Нет, ему не двадцать восемь, ему меньше. Белка соскальзывает с лысого валуна, шлепается на песок и с минуту си дит под валуном, тупо уставившись перед собой, как бы стараясь сообразить, где она и зарем она тут. Передергивает кумачовую косынку узлом вперед, наша ривает сбоку себя веник, связанный из голых жидких таловых прутьев, и лезет в блок. Вдоль ободранной горы теснится дорога, с другой стороны хлюпает волнами Енисей. В прошлом году тут петляла лишь тропа, цепляясь за выступы скал, за тем появились проходчики, пробили глубокие норы, взрывники начинили эти но ры желтым, как горчица, аммонитом, и тропа вместе со скалами, за которые она цеплялась, вспорхнула и отлетела далеко в Енисей. Густая тень от черного кряжа покрыла нас, спустилась под берег, переплыла через реку и влезает на свальную гряду на том берегу, ощетинившуюся хвойным лесом. — Ты откуда сюда? — спрашивает Володя Ивана Крюкова, появившегося в бригаде вчера. — Братскую строил, — отвечает Иван. — И как там? — Да лучше, чем на Волжской. — А что на Волжской? — Организованности той не было. Вот что. Но, сказать правду, все же луч ше было на Волжской, чем на Куйбышевской. — Да ты что же, все облетел? — вытягивает шею Володя. — Не облетел, а построил, — обрезает сердито Иван. — От начала до кон ца построил. За делом и в Москву не велик переезд. Братскую вот только не до вел до точки, торопился сюда, чтобы тут начать плотину с основания, как и везде. Вот и успел. А с середки начинать уже не тот интерес. Не разгрызть ореха — не съесть ядра. Володя раскуривает папиросу почти до пламени, и круглые глаза его оста навливаются на Иване. Иван в соломенной шляпе, колпаком, очень худой, тонконосый, нахохлив шись, глядит через облако пыли, которым накрыл нас самосвал, глядит под берег, на матовые круги на Енисее и думает вслух-. — Там жена у меня еще с двумя малыми. В Братске. Ждет вызова. Где сердце лежит, туда оно и бежит. А куда я ее? Квартиры-то нету. С семьей бы и каша гуще.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2