Сибирские огни, 1962, № 8

— Избач, говоришь? Хорошо, что избач. Это, брат, просто, замеча­ тельно, что избач! Пойдем-ка, товарищ милиционер, знакомиться с изба­ чом. Он одинокий?.. — Не знаю. Видел я ево раза три тут. Молод, а хром... — Спускайся, Прибыльное. Избач — парень лет двадцати, с лицом, на котором словно навсегда застыло выражение недоумения. Таких крестьянских парней рисовали передвижники. Толстогубый, с полуоткрытым ртом и крупными веснуш­ ками на переносье. Внешнее впечатление — тупица. А поговоришь — уди­ вишься. Хоть речью владеет плохо и ничем она не отличается от речи ок­ ружающих его крестьян, — чувствуется в парне природный ум, сообрази­ тельность, вместе с хитростью... Такие парни-парадоксы сейчас не встре­ чаются. Тридцать лет недаром прошли. Разъезжая по современным кол­ хозным селам, я дивлюсь: да где же они, вислогубые, косноязычные, ме­ сяцами нестриженные, в одежде неряшливые?.. Нет их... Унесли волны жизни этот тип крестьянского парня-лапотника в небытие. Но в конце двадцатых, в начале тридцатых годов еще попадались такие. — Неважно у тебя, Федя Поливанов, в читальне. Грязно, запущено. Газеты не подшиты, шкафы с книгами в пыли. А главное — холодно! Кто сюда пойдет?.. Почему ты дров в сельсовете не требуешь, уборщицу-ис- топницу?.. — Вы еще не все перечислили, — избач Поливанов, прихрамывая, подал мне стул и вздохнул с горечью: — Вторых рам нет. Порастащили, когда раскулачивали Безменова, хозяина дома... В печах дымоходы об­ валились, половицы прогнили, венцы подводить нужно... Я говорил, гово­ рил... Да разве сейчас до этого?! — Почему же не до этого? Парень ответил по-газетному: — Сейчас главный удар — по кулаку! Вот справимся с коллективи­ зацией, тогда уж всерьез — за книгу. А сейчас... война! — Через край берешь, Федя Поливанов. Через край... Комсомолец? — Конечно. Я в детдоме воспитывался... — А как ты смотришь на историю с колокольным звоном?.. — Да что ж я? Тут и поумнее меня — ничего сообразить не могут... Вот разве вы что-нибудь выясните или Виктор Павлович. Только он не интересуется... — Ты знаешь Дьяконова? — Господи!.. Он же меня в детдом определил. Еще в двадцать вто­ ром году. Мы оба с Алтая... Я по линии крайоно переведен.,. — Вот что, Федя. Покажи-ка, где ты живешь. Хочу посмотреть твое житье-бытье... — Пожалуйста. Только не прибрано у меня... Сюда, по лестнице... Темновато. Не оступитесь. Комната избача была светлой и просторной. Стояла убогая мебель: стол, заваленный книгами, топчан с тощим матрацем и подушкой без на­ волочки. Одеяло заменял тулуп... Тоже — холодно, грязно, неуютно... Солнечный свет, падавший сквозь пыльные стекла двух больших окон, не скрашивал, а, казалось, подчеркивал запущенность. — Бить тебя, парень, за такую жисть! — покачал головой Прибыль­ ное, присаживаясь на колченогий стул. — Бить и плакать не велеть!.. Ты, что же, сюда на жительство прибыл али так, на побывку? Воздух в комнате нежилой. Пахнет плесенью, сыростью, еще какой- то гадостью — от кастрюли, стоящей на подоконнике. Чем так разит?.. Какой-то кислятиной! Я сделал несколько шагов к