Сибирские огни, 1962, № 7

•ся всюду — в забор, в ноги людей, в подножья деревьев, в доски крыльца, еще плохо разбираясь в явлениях внешнего реального мира, скулит, види­ мо скучая по матке, поминутно оставляет красивенькие маленькие лужи­ цы под собой. Он доверчив и ласков. Короткий толстый хвостик его все время виляет и дрожит, а если щеночек садится, то неуёмный хвостик тихохонько постукивает по земле — тук, тук, тук! Хвостик тоже принадле­ жит к явлениям внешнего мира, хотя один его кончик и прикреплен к •щенку. Но зато второй — все время трепетно болтающийся в воздухе — то и дело попадает в поле зрения глупых глазок. И щенок хватает его зу­ бами. Хвостик вырывается из розовой пасти, щенок гоняется за ним, и вертится вокруг своей оси, и падает, не в силах удержаться на ногах. — Можно я его поглажу?— спрашивает Леночка Аннушкина, одна из близняжек. — Он такой хорошенький. — Сторожевых собак не гладят! Так можно избаловать. Собака про­ сто должна чувствовать, что хозяин относится к ней хорошо. Она должна понимать взгляд хозяина, вот! — он глядит на щенка волевым взором, и даже не дышит, и кричит: — Ураган, ко мне! Ураган! Ко мне! Ураган! — Его Ураганом зовут, — с благоговением говорит Наташка. Вдруг в калитке показываются трое ребят с соседней улицы, в сопро­ вождении женщины — матери или тетки. Ребята озирают двор. Их физио­ номии, при виде щенка, озаряются светлейшими из всех ребячьих улыбок. •Они чмокают губами, щелкают пальцами и кричат звонко, в три голоса: — Шарик! Шарик! Шарик! Щенок одно мгновение соображает — откуда идет этот зов? Потом начинает изо всех сил работать своими короткими ногами, спотыкается на 'бегу и катится к ребятам у калитки. Генка мрачнеет. Он глядит в сторону, как будто происходящее совсем не касается его. Женщина грозит ему пальцем, говоря: — Не стыдно собак воровать, да? Вот матери скажу... Опять налицо трагический разрыв между широтой помыслов и их свершениями. Генка уходит в дом. На душе у него осень... Чем бы развеяться? Что-то надо предпринять. Но что? И Генка говорит матери тем гнусавым голосом, который поче­ му-то появляется у него, когда надо что-то у кого-то попросить. — Ма-а! Можно я в кино схожу, а? Дай денег, а? Мать молча захлопывает дверь перед его носом, боясь опять рассер­ диться и накричать на Генку. Он остается в прихожей, понимая, что прось­ бу лучше не возобновлять. Но навязчивая идея — пойти в кино! — стано­ вится нестерпимой. Погоди, Генка, остынь: нельзя так, нельзя! Потом мать чуть отойдет от твоих похождений — даст денег на кино. Потерпи! Но в его глазах встает Сарептская Горчица, не знающий нужды в день­ гах: «Занял, с намерением отдать, когда будут!» Перед Генкой висит верхнее платье Вихровых: плащ и пальто учителя, макинтош Галины Ива­ новны. Искушение слишком велико. Генке чудится, что из кармана Вих­ рова торчат бумажки, как торчали они у молочника Максима Петрови­ ча. Ему становится жарко, потом — холодно. Под коленками противно слабеет. Руки его дрожат. Но он лихорадочно, в страшном напряжении, шарит по карманам. Ага! Мелочь — какой страшный звон издают моне­ ты, переходя в карман Генки, словно набат раздается по всему дому. Брось, Генка! — это хуже болезни, хуже голода, хуже жажды — это заразно! Но Генка уже не внемлет голосу рассудка... Вот что-то шуршит! Бу­ мажки — три и пять рублей. Генка кидает пять рублей обратно, чтобы не так заметна была пропажа, прячет три рубля в свой карман. Отходит от чужой одежды. Останавливается на пороге. Принимает беспечный вид. И даже насвистывает — независимый из независимых.