Сибирские огни, 1962, № 7

жественно майор, и голос его как-то дрогнул. — Слушайте приказ...» Тут молодцеватый пограничник, видя, что Генка не намерен идти в арестное помещение, дал ему коленкой под зад. И Генка влетел в каме­ ру, как бильярдный шар влетает в лузу. Дверь захлопнулась. Молодцева­ тый солдат вынул из скважины ключ. Пробежал по коридору. Стукнул входной дверью. Тотчас же прервалась связь Генки с внешним миром. В доме царила тишина. Только отрывистый крик донесся с улицы через стены. Кажется, пограничники крикнули: «Служим Советскому Союзу!» Вслед за тем на заставе наступила тишина. Генка потрогал дверь. Заперто крепко... Что делать? Он застучал в дверь с решеткой кулаком, потом ногой в починенных башмаках, рискуя вновь оторвать подметку. В коридоре загудело. Ген­ ка закричал. В коридоре тоже закричало. «Пустите!»—кричал Генка. «Ите! Те! Те!» — орал коридор. «Не имеете права!» — кричал Генка. «Ава! Ва! Ва!» — орал коридор. Холодный страх заставил Генку за ­ молчать. Он сел на кровать, не отрывая взгляда от двери, боясь пропустить того, кто, наконец, взглянет в решетку. Скоро у него замерзли ноги, и он поджал их под себя... Человеку свойственно рассуждать. Человек не может без этого обой­ тись. И Генка, как ни испуган он был, стал рассуждать. Он был жите­ лем пограничного края — это что-то значило! ...А может быть... У Генки ползут какие-то мурашки по спине от од­ ной этой мысли — может быть, самураи напали на нас? Может быть, и заполошный лейтенант, и хороший дядька майор, и молодцеватый сол­ дат, скорый на расправу, и другие пограничники бьются сейчас с саму­ раями и погибают за нашу советскую Родину, пока Генка сидит тут, в этой проклятой мышеловке? Может быть, сейчас уже крадутся по тропинкам враги, выходят на площадку перед домами погранзаставы, осторожно обтекают их, входят в штаб, в казармы... Генка вскакивает, тихонько выглядывает в решетчатое окошечко. Нет, ни один гад не ползет по чистому коридору, видному из дверей отсека, которые не закрыл молодцеватый. Ну, что же! Если они придут... «Огонь на меня!» — командует Генка. И бог артиллерии изрыгает пламя. И несутся пылающие снаряды. И падают точно в цель, указанную героем, имени которого так никто и не узнает. «Как вас зовут?» — требуют от Генки самурайские палачи. «Со­ ветский человек!» — гордо отвечает им Генка. «Товарищи! Преклоним головы перед прахом неизвестного Лунина Геннадия, который не пожа­ лел своей жизни!» — торжественно говорит председатель исполкома Иван Николаевич на митинге. И все плачут. И могила неизвестного Лу­ нина Геннадия утопает в нветах... Генка плачет от жалости к себе. Потом плачет оттого, что никто не идет к нему, оттого, что неизвестность терзает неизвестного, оттого, что ему холодно, оттого, что он уже хочет есть. Наконец оттого, что где-то неподалеку от Генки, в такой же камере, сидит враг-диверсант, перебив­ ший лапы Стрелке ударом парабеллума, уставив мертвые глаза свои на такой же деревянный пол, и молчит, молчит, молчит... Ну, он сидит здесь потому, что он диверсант — так ему и надо, а Генка? — почему сидит здесь советский Генка? Он плачет, потом засыпает, просыпается, мотается по камере — от кровати до двери, от двери к кровати, мостится на соломенном матраце, пригревается кое-как, засыпает опять... Давно миновал ясный день и вечер, и опустилась на землю непро­ глядная ночь, и она уже приходит к концу.