Сибирские огни, 1962, № 7
стояло Пройти много военных дорог, но сейчас мы не думали об этом: нас напол няли счастье и радость. И хотя в поме щениях стоял свирепый холод, в углах сверкала густая изморозь, в закрытые тонкой фанерой окна сильно продувало, а на широких неуютных нарах было те сно, мы не замечали этого. Полные впе чатлений, возбужденные, мы вспоминали марш через город. Вспыхнула и разли лась раздольная русская песня. Заигра ла гармонь. И куда только девалась ус талость! На другой день начальник партизан ского штаба вызвал меня. Он бегло огля дел мое старенькое обмундирование: сож женную у костров шинель, стоптанные валенки, улыбнулся и сказал приветли во: .. — Н-да, неказисто выглядите, но за-- то вернулись целы, невредимы. Чувст вую, что много пережили и перевидели. Сейчас неплохо написать бы об этом, не так ли? — Так точно, товарищ генерал. — Выходит, я не ошибся. — Он встал и официальным тоном предложил: — Напишите роман о партизанах. Срок— два месяца. Мое радостное настроение сразу уга сло. Не ослышался ли я? Написать ро- ,., 2 Н в два месяца?! Я понимаю, что «в нашей жизни всякое бывает: налетают тучи и гроза»... Конечно, в два месяца можно встретить девушку, влюбиться в нее «до макушки», объясниться и, в за висимости от опыта, даже зарегистриро ваться... Но написать роман в столь ко роткий срок — нет, это невозможно! Я решился было сказать генералу обо всем этом прямо, но он смотрел на меня стро го и нетерпеливо. Я вытянул руки по швам и бестрепетно отрапортовал: — Есть написать роман в два месяца. — Вот и договорились. В добрый час, сегодня же приступайте к работе! — Ге нерал крепко пожал мне руку, и мы рас стались. Начхоз раздобыл мне обрывки бумаг, бутылочку чернил, и я возвратился в казарму. Все полученное я разложил на столике и принялся за дело. Писал я оже сточенно. Минувшее не отстоялось, не выкристаллизовалось. Ко всему этому в большом промороженном зале гулко звучали песни. Кругом шумели, гомони ли, спорили, рассказывали две сотни крепких партизанских глоток. Недалеко от меня «режутся» в шашки, а рядом «забивают козла». Споры, смех, гогот. Я схватился за голову и застонал: — Горькая моя долюшка, что же мне делать? На другой день я пошел к генералу. — Ну как, лед тронулся? — делови то спросил он. — Никак нет, товарищ генерал! — ответил я — В казарме очень шумно, нельзя сосредоточиться. Люди соскучи лись и теперь душу отводят. — Понимаю, очень понимаю. Но как же быть? — нахмурился он в раздумье. — Разрешите, товарищ генерал, вре менно поселиться в городской квартире. Надежнее будет. — Что ж, разрешаю. В тот же день я перебрался на свою квартиру. Девятьсот блокадных дней она не отапливалась, и теперь стены «отходили» — словно острыми иглами жалили тело холодом. Я поспешно заде лал разбитые окна фанерой, вымыл полы, вытер пыль с мебели. Привычно разложил на столе бумаги и принялся за работу. Я сидел за столом в полушубке и ва ленках. Наконец-то, хоть на два месяца вернулся к своему рабочему месту! Мною овладело знакомое чувство подъ ема. Буквы сами скатывались с кончика пера и ровненько ложились на бумагу. Прошло полчаса радостного возбужде ния, и вдруг мне показалось, что кто-то невидимый внезапно провел по моей спи не острым гребешком: пробежала легкая струйка озноба и угасла. Я встряхнулся, пошевелил посиневшими пальцами и опять склонился над рукописью. Увы, внутренней выдержки хватило только на пять минут. Холод разливался в моем теле, зубы выстукивали мелкую дробь, которая с каждой минутой усили валась. «Ничего, привыкну!» — утешал я себя и решил спуститься на улицу. Над городом сияло весеннее солнце. С крыш звонко падала капель. Было много света, тепла, и я, обежав четыре квар тала, быстро пришел в себя. Снова за работу! Минут тридцать-сорок я добросовест но писал, а затем вдруг опять пробежала знакомая струйка озноба. Весь мой рабо чий день теперь распался на работу и бойкое беганье вокруг городских квар талов, чтобы согреться. Роман подви гался очень медленно. Так продолжалось с неделю. С вол нением подвел я итоги своих творческих дерзаний. «Батюшки мои, при таких-то темпах работы романа мне в два месяца не оси лить. Что же я скажу генералу?» Он вспомнил обо мне именно в этот день и вызвал к себе. Я еще стоял на пороге, а генерал весело заговорил: — Вижу, хорошо вижу — дело быст ро подвигается вперед. Все пальцы в чернилах... Виновато опустив голову, я рассказал ему всю историю. — Стены промерзли, товарищ гене рал. Стынут руки, тело, мозг. Прошу вас распорядиться отпустить мне два кубо метра дров... Генерал поежился, стал сумрачным: подошел ко мне, положил по-отечески руку на плечо: — Право, мне жаль вас. Право, жаль, но где я возьму дрова: их едва ли хва тает для солдатской кухни.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2