Сибирские огни, 1962, № 7

в Кузбассе, у кипящей лавой домны, где льют металл, где сталь готовят впрок я слышал твой раздумчивый и томный, похожий на отцовский говорок. И там, где нынче юность громогласна Падунский затопить спешит порог — все тот же он, и радостный, и властный, и мягкий украинский говорок. И на бюро Ширинского райкома, когда уборки хлеба ставят срок, — ласкает слух мой с детства мне знакомый, ревнивый твой хозяйский говорок. Везде и всюду равный меж другими на вахте боевой и трудовой — он дорог мне особыми, своими приметами язык отрадный твой. Его несли в душе своей веками сквозь все невзгоды жизни старики, его хранят, родясь сибиряками, потомки чумаков — сибиряки.