Сибирские огни, 1962, № 7

Теплушки-продувнушки, — ночами холодней,— на «сорок человек или восемь лошадей». Стучат внизу колеса, солдатушки молчат, молчат и вспоминают покинутых девчат. Их путь по воле царской — к восточной стороне. Кого из них косая оставит на войне... н кто из них вернется на собственный порог? Мечта солдата греет теплом родных дорог. И лишь один, что будет когда-то мне отцом, смотрел в простор Сибири с улыбчивым лицом, Не ветром убаюкан, а думкою одной — Володьковой Девицы крестьянин приписной. Он ехал и все песню сквозь зубы напевал: «А я б себе землицу вот тут облюбовал. Хорошая землица в сибирской стороне, сибирская сторонка по сердцу что-то мне. Ты жди меня, голубка, ты жди меня, жена, задержит наше дело с Японией война. Но кончится и это — пройдет моя страда, и мы с тобой приедем действительно сюда. Построим нашу хату на спуске у Томи и будем, наконец-то, не быдлом, а людьми. Я в первый раз, быть может, с отрадой положу на плуг свои ладони и нивой похожу...» Ах, что ж он размечтался над этой красотой! Вопрос о жизни новой — такой ли он простой?! Летели версты мимо под перестук колес, И дымом задыхался вспотевший паровоз. Саянские предгорья. Амурская тайга. Серебряное солнце. Февральские снега. В теплушки дует ветер. Винтовки возле стен... Пехотные резервы бросали под Мукден. ^ * * * Все эти годы думал о тебе я, отцовщина... О, как мне передать любовь мою? Не раз я брал, робея, перо и — прочь бросал... И вот опять