Сибирские огни, 1962, № 7

Не то беда, что колокольня велика, а то диво, как нагнули да шишку вверх воткнули! Бригадир хотел было обидиться, но потом хлопнул Генку по плечу: — Правильно, рабочий класс! Не давай себя в обиду... Я думаю, у нас дело с тобой пойдет! Может, вызовем других на социалистическое со­ ревнование? Как ты смотришь на это? — Надо, так надо! — сказал Генка простодушно, не очень-то пони­ мая что это за штука — социалистическое соревнование. — Сурьезный ты человек, рабочий класс! — сказал бригадир. Целыми днями ходил Генка с рейкой на плечах и на весь город гля­ дел теперь через ее красно-белые деления, и уже видел не только те дома, что стояли сейчас на улицах, а и те, что будут стоять. Он смотрел на ули­ цы с точки зрения тех линий, которые на схематических картах определя­ ли будущий облик города. Плечи его ныли — рейка была не так легка, когда ее носишь, обшагивая усталыми ногами километры и километ­ ры! —но он не жаловался на усталость. Впрочем, когда невольно от утом­ ления его немудрящее лицо искажалось, бригадир вдруг говорил, выти­ рая потный лоб: — Ну, рабочий класс, я с тобой тягаться не могу! Ты двужильный, что ли? Смотри-ка, у меня ноги не ходят, а ты все, как воробей, прыг да прыг! И тогда воробей, со вздохом верблюда, преодолевшего за один пере­ гон всю пустыню Кара-Кумы, снимал рейку с плеча и ставил ее куда-ни­ будь в прислон, чтобы не пачкать, не царапать. А бригадир, наблюдая за всеми действиями Генки, приговаривал: — Молодец, рабочий класс! Хорошего сына воспитал твой отец. Инс­ трумент беречь надо! Молодец! И Генка расцветал, хотя все тело его ныло и, казалось, гудело от усталости, как телеграфный столб в ветряный день. И, хотя можно было инстумент оставить в складе, Генка тащил его домой,— то рейку, то рулетки, то металлические колышки, а один раз притащил домой тео­ долит, избив об острые углы его ящика все свои бедные коленки. Мать рассматривала его, как совершенно новое существо, а не свое­ го сына Генку, который был ее несчастьем и наказанием божьим, а стал — рабочим геодезического отряда, и ел — приходя домой — с жад­ ностью, но как-то по-иному, уже не по-детски, и с Зойкой шутил и играл, как взрослый, и засыпал, как некогда его отец Николай Иванович Лу­ нин—сразу же, едва голова касалась подушки. Выходили они из дому вместе. И Фрося не могла уже разговаривать с ним по-прежнему,— когда ей больше бросались в глаза его промахи, чем то, что он мог сделать и делал хорошо. И она спрашивала его теперь: «Когда ты сегодня с рабо­ ты придешь?» — вместо того, чтобы сказать, как бывало раньше: «Если к обеду опоздаешь, голову оторву!» На углу Главной улицы они расставались: она шла налево, к своему киоску, а он — направо, к месту работ отряда, который сейчас произво­ дил съемку территорий Плюснинки и Чердымовки, где по генеральному плану должны были раскинуться скверы и на скамеечках рассесться па­ рочки, как это было нарисовано на одном проекте, который видел Генка в Управлении треста. И Генка стоял на берегу Плюснинки, держал рейку, которая каза­ лась ему самым важным инструментом из всех существующих в мире, и смотрел через нее на бригадира, который, сверяясь со своей схемой, кричал: «Право-право! Левей! Так! Перенос!» И глядел на Генку и на рейку через окуляр теодолита. И однажды линия — воображаемая! — протянувшаяся от окуляра к рейке, пересекла пополам дом, в котором