Сибирские огни, 1962, № 7

сейчас, пожалуй, придется все-таки отпечатки снять... Я думаю, не поме­ шает... — А я думаю, помешает! — сказал Дементьев.— Нет ли у вас ка­ кой-нибудь комнатки? Я хочу с Томилиным поговорить малость! Майор кивнул на соседнюю комнату. Гринька нехотя пошел туда, шагая стопудовыми ногами. Иван Николаевич прикрыл дверь. Он вынул портсигар, спросил: «Куришь?» — «Балуюсь!» — ответил Гаврош. И взял папироску. Иван Николаевич долго глядел на него. «Вы­ литый отец! И упрямство то же! И сила та же! Беда, если все это не в ту сторону будет нацелено! И себе и людям худа наделает хлопец!» — Нехорошо ты разговариваешь! — сказал он, после неимоверно за­ тянувшегося молчания. — А с чего мне хорошо разговаривать! — недобро усмехнулся Гринь­ ка.—Отца расстреляли. Мать... продаст и меня так же, как продала отца. — Нельзя так говорить о матери. Ты этого не поймешь сейчас... Речь идет о таких вещах, что, может быть, много времени потребуется, чтобы уразуметь — что к чему... Гринька исподлобья посмотрел на Дементьева: — А вы уразумели... сами-то? Иван Николаевич сосредоточенно поглаживал папиросой нижнюю губу. Сизый дымок тянулся от папиросы и прерывался, когда Дементьев быстрее двигал рукою. Лицо его потемнело. Видно было, что ему не хоте­ лось отвечать на этот вопрос. Но он пересилил себя и сказал: — Не все... Одно я тебе скажу, Григорий,— не мог твой отец быть врагом народа. Не мог! Я, когда узнал о его расстреле,— я был на учебе в Москве в том году — чуть сам не помешался... — А расстреляли же! —так и подался к Дементьеву Гринька. Нозд­ ри его раздулись, глаза требовательно смотрели на Ивана Николаевича. Он весь напрягся. То, что сказал ему председатель горисполкома, отозва­ лось в самом сердце Гриньки —ведь именно так об этом и думал он сам. «Не мог! Не мог!» — Эх, Гринька!— с болью промолвил Иван Николаевич, видя, ка­ кое значение для сына Иннокентия Томилина имеет этот разговор. — Многого я сам не понимаю, а верю — настанет час для того, чтобы по­ нять, что произошло... Вот я, в парнях, и уголь рубал, и плотничал с от­ цом—дома строил. Балка однажды упала — хлопца пришибло. Похоро­ нили его. Вот ты мне и скажи,—кто тут виноват! А дом выстроили... — Кто плохо балку держал — тот и виноват! — угрюмо сказал То- милин, приглядываясь к Дементьеву. Он помнил его с тех лет. Но теперь видел, как изменился за прошедшие годы Иван Николаевич: пополнел, обрюзг, поседел—точно густой солью посыпана была его голова с чер­ ными жесткими прямыми волосами, прожитые годы — один за другим — врезали в его лицо морщины, за каждой из которых стояло многое, и, может быть, самой глубокой была морщина между бровей, которая по­ явилась в том году, когда имя отца Гриньки оказалось в «Хронике» на четвертой странице газеты. Иван Николаевич оглянулся на окно, за которым занимался весе­ лый день, удивился тому, как прошла эта ночь — быстро и бесследно, бесследно ли? — и обернулся к Гриньке. Он бросил в пепельницу погас­ шую папиросу, примял ее пальцем и грустно улыбнулся: — В шестнадцать лет на вопросы легче отвечать, Гринька, чем в пятьдесят три! Думаешь меньше! Ты вот что скажи мне: видел, кого се­ годня в облаву взяли? Хорошо видел? — Не слепой! — сказал Томилин. — Так вот — отвечай: с ними пойдешь... или с нами? — Хитрый вы! — сказал Гринька без усмешки. — Решай, Гринька,