Сибирские огни, 1962, № 7

одолевать сон от этого праздника. И вдруг над ним раздался гром, и праздник сразу же прекратился. Этот гром изрек страшные слова. ,— А почему заяц на борту ничем не занят? Каждый должен отрабо­ тать свой проезд! —А ну— на камбуз его, картошку чистить! Это сказал капитан. А слова капитана — приказ. И Генка оказался в камбузе. Конечно, здесь было тепло, конечно, здесь витали в воздухе аппетитные запахи, конечно, здесь на плите все шипело, шкворчало, жарилось, парилось, пузырилось, сипело и трещало, стреляло жиром, переворачивалось с боку на бок, кипело и томилось, вы­ ходило из себя, — но, праздник кончился!.. 4 Худая слава, говорят, по свету бежит, а добрая — на печи лежит. Куда ни приходила Фрося наниматься, с ней разговаривали по-хоро­ шему, пока не узнавали, за что она была уволена из сберкассы. А как доходило до этого, все места оказывались занятыми. Ей все было ясно — люди не хотели иметь дело с человеком, осужденным за подлог. Она зли­ лась, но — если бы ей самой пришлось нанимать кого-то, будь она на­ чальником — она тоже была бы осторожной. А, помимо этого, из армии увольнялись люди —сотни тысяч! — о них была особая забота, и им всю­ ду оказывали предпочтение перед опороченной Фросей. А тут еще Зойка (которую уволили из детсадика, когда мать уволи­ ли из сберкассы), научившись кое-как болтать, обещала заткнуть всех болтунов на свете. Пока она ограничивалась кругом ближних представле­ ний: «мама», «баба», «конька», «му-у» и так далее, но ей нужны были собеседники. Едва Фрося намеревалась отправиться куда-то по делу, дочь поднимала такой крик, что сердце разрывалось у матери на мелкие клочья... Однажды, идя по улице, после очередного отказа в работе, Фрося еще издали приметила Марченко. Да и трудно было не заметить его. В до­ рогом пальто, в красивых ботинках, в велюровой шляпе, с великолепным портфелем в одной руке и с перчатками — в другой, он вызывал косые взгляды мужчин, у которых не было такого вида, и внимательные взоры женщин. Гроза, промчавшаяся над Фросей и Зиной, миновала его: Зина не сочла нужным упомянуть его имя во время следствия и суда, она ре­ шила, что это ниже ее достоинства и все равно ведь ее-то личной вины это не уменьшило бы. Фрося, правда, подозревала Марченко в чем-то, но в чем —и сама не могла сказать: Марченко оставался на законных дорож­ ках, хотя и подошел к самому краю их. Он узнал Фросю, когда она, неуверенная, захочет ли бывший кава­ лер Зины говорить с нею, поздоровалась загодя. И даже остановился, чем очень удивил ее. — Ну, здравствуй, Фрося,— сказал Марченко и повел на нее своими розовыми белками и тугой шеей, которой было тесновато в чесучевой ру­ башке с галстуком в тон: — Как живешь? Что поделываешь? Где ра­ ботаешь? Было несколько странно, что Марченко называет ее на ты —до сих пор друзьями они не были. Но в нынешнем положении Фросе не приходи­ лось привередничать и выбирать себе вежливых знакомых. Она, с показ­ ным равнодушием к произносимому, даже пожав плечом, как это делала Зина, беспечно ответила: — Да нет, пока не подыскала ничего! Предлагают, да все не тоГ Что-то хочется получше... Она понимала, что Марченко чувствовал ее ложь. Неудача была на­ писана на лице Фроси и в выражении ее беспокойных глаз, в торопли­