Сибирские огни, 1962, № 6
свод, и накрепко закрывают щедрое солнышко, которое и радо бы послу жить добрым людям, да вот поди ж ты!.. Откуда-то начинает сеяться сне жок, забытый по недосмотру в каких-то небесных сусеках. И уже ветер начинает посвистывать по улицам, и уже гудят эоловой арфой провода на столбах на разные голоса. И сырость потянется откуда-то. И холодок по бежит по ногам. И уходит праздник с улиц в дома горожан, где находят они древний способ вновь обрести солнечное настроение, и где становится и шумно, и бестолково, и весело, как и положено быть в праздник, несмот ря на то, что в окна глядится не путный первомайский день, а какая-то хмурая дрянь, о которой и думать-то не хочется. Хлопоты по новоселью были столь сложными, что я не беру на себя смелость рассказывать о том, какие головокружительные манипуляции проделывала Фрося, чтобы справить стол по-хорошему. Новоселке, прав да, удалось достать три литра водки. Тот коэффициент замены, о котором с такой осторожностью говорил Иван Николаевич в беседе с тетей Улей, тоже был великим достижением военного времени. По этому коэффициен ту можно было не только превратить яичный порошок в говяжье мясо, и — что более необъяснимо! — обратить все продукты в спиртные напит ки, когда цистерны с «сучком» почему-то оседали в городе, и некоторые категории снабжающихся вдруг получали вместо разновеса всяких поло женных по норме продуктов удобные и не занимающие много места, а главное, не нуждающиеся ни в весах, ни в гирях пять бутылок водки или — это был уже самый высокий класс замены! — спирта. Не думайте, что в семье, получившей такую норму, начиналось пьянство! Ж изнь — сложная вещь. Эти пять бутылок превращались в натуральные продукты с еще большей легкостью, да какие продукты — куры, сало, яйца, дом аш ние колбасы и тому подобное! — едва стоило пойти на рынок. Вот Фрося и проделала всю эту операцию, оставив себе одну бутылку водки, куплен ной по государственной цене, так как на рынке каждая бутылка водки тянула пятьсот рублей, а бутылка спирта — ни много ни мало — тысячу. К этому добавить следует, что война выработала свои правила хождения в гости — каждый приносил что мог из плодов, благословленных богом Бахусом... Дребезжащий репродуктор сыпал в комнату Фроси бравурную музы ку. К ак видно, торжество уже окончилось, и гостей следовало ждать с ми нуты на минуту — условлено было собраться сразу после демонстрации. И Фрося красила губы, а они получались у нее кривые или рот становил ся слишком большим, а Фрося не была в этом заинтересована и все н ам а зывала и стирала губы. Она расчесала свои жиденькие кудерьки, завитые по поводу праздника, и заправила их за ушко, как делала Зина. И д аж е — ужасаясь себе! — жирным школьным Генкиным карандашом подвела кон цы бровей. Уроки Зины своей подруге не пропали даром. Чтобы стать со вершенной красавицей, Фросе не хватало теперь только длинных черных ресниц, тень от которых падала бы на городские стены. Но на это Фрося не решилась — а ну, растекутся по щекам при гостях-то! Зато тронула по мадкой скулы, легонько растерев ее. Посмотрела еще раз. И осталась до вольна собой. Что же касается Генки, то к его ногам в этот день Фортуна подкатила свое колесо, Генка взгромоздился на него, и колесо покатилось по городу, накатывая Генке под ноги все прелести и красоты жизни. Ошалевший от чувства свободы, он потерял чувство времени и возможностей... После чинарика, лихо выкуренного им с братом-артиллеристом, обна
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2