Сибирские огни, 1962, № 6

нее его! Только бы досыта! Вихров невольно подошел к буфету и открыл дверцу. Хлеб леж ал на полочке. Четыреста граммов, приготовленные для мо­ лочника, который даст маме Гале з а этот кусок хлеба пол-литра молока для Игоря. Нет, это не хлеб — это «пайка», норма мамы Гали, целиком уходящая в уплату за молоко. Игорь получает шестьсот граммов, как ре­ бенок, папа Д им а — восемьсот, как «работающий», а мама Галя, как «иждивенка» — четыреста. Немного, при голодном рационе! Но молоко необходимо Игорю. И на троих Вихровых остается тысяча четыреста граммов хлеба. Но... вряд ли мама Галя когда съедает свою пайку. Когда она разрезает хлеб, доля папы Димы всегда больше других. В раздумье глядит он на «пайку», и разные мысли обуревают его. Часы бьют пять. Он захлопывает дверцу буфета. —■ Кто там? — спрашивает из спальни жена сонным голосом. — Спи, Галенька! Это я! — полушепотом говорит Вихров и поспешно уходит в кухню. На стеклах окна ледяные узоры. Вода нестерпимо холод­ ная. Он хватает полотенце и рысью бежит в столовую, вытираясь на ходу. На столе лежит вареный картофель, головка лука, эрзац-колбаса, бог зн ает из чего сделанная, похожая больше на фанеру, чем на уважающую себя колбасу. И хлеб... Вихров с недоумением открывает дверцу буфета. «Пайка» уменьши­ лась ровно на половину. Словно видя его через стену, жена коротко гово­ рит из своей постели: — То, что лежит на столе, возьми особой. Или половину съешь здесь. Вихров с нерешительностью и фальшью в голосе бурчит. — Так ведь, Галенька... Этот хлеб приготовлен... — Половину съешь здесь, половину — возьми с собой! — сухо и оп­ ределенно повторяет жена и непоследовательно добавляет:— Я спать хочу! Вихров подходит к ее кровати. Она, и верно, спит. Или делает вид, что спит. Он плетется в столовую, с жадностью съедает две картофелины, д ва пластика колбасы, удивляясь ее вкусу. Чувствуя стыд перед женой и жалость к себе, он выпивает два стакана чаю с сахарином из термоса, ко­ торый с вечера стоит в буфете, и съедает половину хлеба. Оставшееся з а ­ ворачивает методично в бумагу, но, вдруг, не в силах совладать с собою, с острым чувством голода, который словно усилился после съеденного, разворачивает лихорадочно бумагу, презирая себя, поспешно отламывает от оставшегося куска хлеба еще половину, сует ее в рот и прижимает язы ­ ком к нёбу, чтобы не проглотить сразу! Черт возьми, замечательная это штука — хлеб! Памятник бы поста­ вить тому, кто его выдумал! Часы подбираются к половине шестого. Вихров поспешно надевает пальто, нахлобучивает шапку, заматывает горло шерстяным шарфом... Поспать бы сегодня ради воскресенья вволю, часиков до десяти, сбросить с себя утомление, ставшее и постоянным, и привычным, и нестерпимым. Мысленно подбадривая себя, Вихров закрывает за собой дверь квар ­ тиры, спускается по скрипучим ступенькам широкой лестницы. ...Металлический, тяжелый лязг доносится с главной улицы: танки ■еще несут свою вахту. Отовсюду слышится приглушенный людской говор, какое-то звяканье, ворчание автомобильных моторов. Сегодня воскресник. 4 Рано в этот день поднялась и Д аш а Нечаева... Я чувствую к ней особую сердечную симпатию, хотя мне милы, к аж ­ д а я по-своему, Зина и мама Галя — молодые, привлекательные женщины, играющие в этом романе заметную роль. Ведь для писателя образы, кото­