Сибирские огни, 1962, № 6

сто каждый берет и ест, сколько ему вздумается. Затем они попадают в ого­ род управляющего и под освежающими потоками дождя уплетают малину, зах­ ватывая ее целыми пригоршнями. Ночью, устроившись в кузове маши­ ны на свежескошенном сене, прокурор и начальник милиции отправляются об­ ратно в город. «Прошедший день был так прост и естественен, сено в машине было так пахуче, небо так бездонно. Жизнь была так полна, богата, хороша, что было неясно, почему обязательно надо в ней кого-то судить, сажать под арест, отправлять в больницу, и про­ курору показалось в эту минуту, что он —нет, не лишний, не то слово, а— странное явление в ней. Именно стран­ ное, положительно странное... — Мы ассенизаторы, прокурор, — вдруг жестко сказал Крабов. — Ассе­ низаторы и санитары. Вот и все относи­ тельно нас. Придет час, станем не ну­ жны, никто нас и не вспомнит. Кому до нас дело! Ну и на здоровье... Прокурор опять уцепился за борт, вы­ глянул из-за кабины и увидел все то же: два луча, режущие беспроглядную тьму, светлую дорогу между двумя стенками ржи, белесые васильки. Впрочем, ему по­ чудилось, что впереди, там, где во мгле угадывался горизонт, небо чуть серело. Это могли быть огни города, мог быть и рассвет...» На этом рассказ, собственно, заканчи­ вается. Во всем его незатейливом, бес­ хитростном течении вы не угадываете ни тенденции, ни насильного отбора фактов. Вы просто отдаетесь во власть свежих чувств, которые охватили двух людей, попавших в непривычные для них обсто­ ятельства. Все очень просто. Но зато каким значительным, полным затаенного смысла становится финал рас­ сказа! И эта светлая дорога, и пронизы­ вающие тьму лучи автомобильных фар, и этот разговор о звездах, и приближа­ ющийся рассвет — все наводит на раз­ думья. Перед вами начинают один за другим вставать вопросы — о цели и смысле жизни, о стремлении к естест­ венной, как окружающая природа, про­ стоте, о человечности и о мужественном долге советских людей — сделать все от нас зависящее, чтобы скорее настал во всем мире рассвет! Путь к глубокому философскому ос­ мыслению жизни, найденный А. Кузне­ цовым в «Августовском дне», сложен и труден. Насколько — мы можем судить по рассказу «Женщина», заключающе­ му сборник. Как и в «Августовской ночи» здесь налицо все те же признаки достоверно­ го, непридуманного повествования. Женщина-учительница в войну поте­ ряла мужа и сына. Ее профессия — единственная ее отрада, отдушина в мир, но она не может дать ей всей пол­ ноты жизни. «Мы, женщины, худеем не потому, что некому о нас заботиться, а когда не о ком нам заботиться», — говорит она. Через все возможные инстанции разы­ скивает учительница жену погибшего сы­ на, которую никогда не видела и чье единственное письмо с фронта когда-то в сердцах порвала. Счастье ей улыбнулось — . неожидан­ но приезжает невестка с внуком. Жен­ щина находит родных. «Она прижала руки к щекам и нако­ нец зарыдала от мучительного горького счастья — за себя, за всех вдов, мате­ рей, дочерей, за все горе их и за все их муки; она понимала, что это ей одной так улыбнулась судьба, а скольким миллио­ нам — нет». Размышлениями женщины о будущем «коммунистически справедливом и со­ вершенном мире без войны» заканчи­ вается рассказ. Как будто все в нем — правдиво, достоверно, пронизано благородной иде­ ей. Но рассказ не только не волнует, более того, он оставляет раздражающее чувство чего-то небрежного, неготового и в какой-то части даже заумного. Для чего, например, автору понадоби­ лась объемная история заселения город­ ка Землянка, где разворачивается дей­ ствие, история фабрики, на которой не работает ни один герой рассказа, судь­ ба владельцев фабрики и их золота, буд­ то бы закопанного в подвале дома, где живет учительница? Все это призвано со­ здать, по-видимому, у нас какие-то ассо­ циации, противопоставить жизнь людей прежде и теперь. Но настолько умозри­ тельна эта взаимосвязь, что ничего, кроме ненужной затяжки повествования, не вышло из замысла автора. Как видим, в одном случае, отдавшись течению жизни, А. Кузнецов достиг зна­ чительного успеха, в другом — потерпел неудачу. В чем же дело? Очевидно, что в последнем случае ви­ новат не принцип, а неверное его ис­ пользование. Увлекшись обилием жиз­ ненного материала, автор не сумел най­ ти такие центральные, узловые факты и события, которые послужили бы путе­ водной звездой в отборе нужного, помо­ гли бы отсечь все излишнее. Первый опыт философских рассказов А. Кузнецова — этап его писательского пути,” в ряде случаев вполне удачные этюды к будущим произведениям.