Сибирские огни, 1962, № 6

белесые глаза покраснели, и слезы потекли по ее щекам. И Генка пожа­ лел мать: — Ты чего плачешь? — спросил он. — Обидел кто тебя, да? Тут мать совсем разрыдалась: — Убьют теперь нашего папку! Ой, головушка моя несчастная! Ой, детки мои малые, сиротинушки! Она подошла к кроватке Зойки, которая родилась незадолго до ухо­ да Николая Ивановича на фронт. Зойка пускала пузыри и агукала. Мать наклонилась над нею. Зойка засучила голыми ножками и, таращ а свет­ лые синеватые глазки, заулыбалась. От нее далеки еще были заботы и не­ счастья взрослых. Луниной пришлось искать работу... Но, хотя рабочие руки нужны были везде — фронт с каждым меся­ цем отрывал все больше людей,— хорошее место было найти не легко. Сначала Лунина устроилась ночной сторожихой в магазин, потом мыла бутылки на заводе фруктовых вод, потом была официанткой в военной столовой, потом кассиром на катке. Но, на ее несчастье, магазин переда­ ли военной базе, и Лунину сократили. Долго мыть бутылки она не мог­ ла — у нее почему-то стали опухать ноги. Военная столовая была распо­ ложена очень далеко , и Лунина не выдержала длинной дороги, на которую у нее ежедневно уходило два-три часа. А на катке она промерзала до по­ лусмерти, и все недомогала, — пришлось бросить и эту работу. Подавленная необходимостью опять искать место, Лунина как-то вдруг упала духом. Приходя домой, она подолгу сидела не раздеваясь — в мужнином, некрасивом, но теплом ватнике, опустив руки, не в силах приняться за домашние дела... А Генка в ее отсутствие хозяйничал так, что она иной раз только руками разводила, удивляясь, что может натво­ рить один мальчишка, предоставленный самому себе... — Боже ты мой! — говорила она, видя полный беспорядок в комна­ те, зареванную Зойку и грязного Генку с мокрым носом. — Д а хоть бы ты посидел, как другие дети — тихо, спокойно! Что за шкода! Что за шкода! Руки бы тебе пообрывать за такие дела! Мучитель ты мой! Мучитель сопел, шмыгал носом и отмалчивался, чувствуя свою вину. Он не мог рассказать матери, как тоскливо ему сидеть взаперти целыми днями, как часто он ревел вместе с Зойкой, не в силах ничего сделать для нее, как нетерпеливо ждал прихода матери и как горько ему, вместо л а ­ скового слова матери, по которому он скучал, слышать эти заслуженные упреки. От жалости к самому себе он вдруг начинал плакать, и тогда мать, нахмурясь, замолкала, сказав напоследок: — Ну, будет тебе! Довольно! Разве мужики плачут... Мать разводила огонь в печи. Варила картошку. По комнате разли­ валось тепло, слышался запах варева, бульканье воды в чайнике. Золотые блики от огня, видного через дырочки в дверце печки, плясали на полу, словно гоняясь друг за другом. И вдруг забывались все неприятности дня и материнская несправедливость, и Генка принимался рассказывать нехитрые свои новости. Зойка плакала и маралась, во двор — к соседям — приходила машина с дровами, верхние жильцы опять ссорились и опять кололи дрова в комнате, отчего сыпалась с потолка известка, он обрезал себе палец, а П ашка с Машкой, с чужого двора — дразнились через окно. Мать слушала и не слушала, занимаясь починкой его истрепанных шта­ нов, и часто задумывалась. Наевшись, Генка клевал носом, но никак не хотел ложиться спать и через полусонные какие-то видения, уже завладевавшие им, все вспоми­ нал что-нибудь, о чем следовало рассказать матери.