Сибирские огни, 1962, № 6
Я их убедил, я им рассказал все в простых, понятных словах, и это все им стало совершенно ясно, влекло к себе неудержимо, тут же коснулся и Сережки, говорю, что делает прекрасное, великое дело — идет помогать рабочим в их борь бе за хлеб и за волю. После этой беседы мама, по-видимому, окончательно успо коилась и признала, что идти ему следует, а препятствовать не годится. Он уйдет. Сережа скоро вступит к нам. Мать и крошечная сестричка, несом ненно, проникнуты к нам глубочайшим сочувствием. Словом, можно сказать опре деленно, что вся семья стала большевистской. Иногда мы вспоминаем отца, пред полагаем, что было бы, если б он был жив. Сходимся на том, что мне пришлось бы уйти из дому и разойтись с отцом круто и окончательно. И старший брат ...1 и он проникнут всяческим участием и симпатией к нашей борьбе. Он скоро уезжает в какую-то губернию и там обещает работать в Совете, в полном с ним контакте. Так живет наша семья. Во время революции она совершила гражданскую эволю цию в смысле сознательности, повеления, облагораживания. У нас разногласий нет совершенно. Вот почему живем мы легко, дружно и весело. 29 октября 1918 г. Пикантное положение «ответственных работников». Государство, в смысле питания, нам дает один только шиш. Питаться совер шенно нечем. Ехать и покупать нельзя по двум причинам: 1) Все время на лекциях и митингах мы выступаем против мешочничества и против поощрения спекуляции. 2) Род занятий не позволяет для собственных дел отрываться ни на полдня. Следов[ательно], доставать тем путем, как достают все рабочие, мы не имеем возможности. Брать в Продотделах и Чрезвьгчайкомах—не позволяет совесть, да это вызвало бы ропот рабочих. Государство дает один шиш. Откуда же нам взять? Вот так положеньице, шут тя зацепи! Живем, конечно, частной закупкой, несмот ря на ее несовпадаемость со всей нашей проповедью. Недавно на собрании активных работников-коммунистов выбрана особая ко миссия, которой поручено этот вопрос разобрать и выискать путь нас кормить, иначе мы перемрем или разбежимся. М[ожет] б[ыть], нас переведут на паек Кр[ас- ной] Армии, м[ожет] б[ыть], дадут особую норму. Сердце страшно болит: ¡как же мы будем получать, когда все рабочие не получают ничего. Ведь это же привилегия власть имущих? Не оттолкнет ли это массы? Говорят, что наш город в этом отношении один из самых чистых, что наша публика — самая терпеливая? М[ожет] б[ыть], очень может быть, во всяком слу чае до сих пор каких-либо резких, ярких привилегий мы не имели, мы их не брали. Теперь стоим перед роковой неизбежностью взять эти привилегии. М[ожет} б[ыть], придется созывать экстренно конференцию коммунистов (губернскую) и со ветских делегатов, известив их заблаговременно о важном вопросе, чтоб на месте подумали и приезжали с готовыми ответами. Пусть высший орган даст нам это преимущество: тогда, скрепя сердце, еще можно будет взять. А самим брать не возможно. Жизнь загоняет в тупик. Чистая теория меркнет, подается перед натис ком жгуче-ощутимой нужды. Этот вопрос полон глубоких противоречий, его раз решение в ту или иную сторону может сильно отразиться на состоянии работы в нашей губернии и на взаимоотношениях между рабочими и теми, которым они вручили бразды управления и руководства в борьбе. 5 ноября 1918 г. Октябрьская година. Эти последние дни аллах знает что творится у нас в партийном комитете. Со всех концов губернии идут и идут ходоки — за советами, за планами, литерату рой, воззваниями, плакатами, портретами, красной материей... Приглашают прочитать лекцию, провести митинг, какое-нибудь собрание, вы ступить на открытии клуба, рабочего театра, какого-нибудь общества... Телефон звонит беспрерывно, все время идет разговор с уездами и с мест ными фабриками... Теперь идут всюду собрания, собрания, многолюдные, послед ние: распределяются силы, вырабатываются окончательно планы, указываются дни, часы и проч[ее]. 1 Аркадий Андреевич (род. в 1890 г., живет в Москве).
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2