Сибирские огни, 1962, № 6

Продавщица лжет , что ее не предупреждали... Сегодня последний день, сегодня продадут, но дальше мы будем сжигать... Толпа неистово ревела... В отдельных местах загорелись жаркие споры... Всюду потрясали кулаками, с пеною у рта приступали друг к другу... — Вы не студент, а жандарм, — бросил мне какой-то мальчишка... — Я вас, молокососа, сейчас же прикажу взять под арест, — как вы смеете оскорблять члена Совета... Мальчишка притих, притихли и те, что стояли рядом. Я еще долго стоял у дверей и презрительно смотрел на бессильную яростную толпу. Меня заставили пережить несколько отвратительных и страшных минут. Теперь, когда я вспоминаю, как надвигалась на меня эта грозная, обезу­ мевшая масса, — благодарю природу, что она дала мне такой здоровый, уверен­ ный голос. Я заглушал весь рев толпы и через минуту уверенно держал ее в своих ру­ ках. Она замолкла и слушала... Но лишь только переставал — снова ревела, сно­ ва, подымая кулаки , грозно напирала на меня... Весть о Красной гвардии, по-ви­ димому, оказала должное воздействие... Понемногу все утихло, и только отдель­ ные крикуны продолжали еще возбуждать взволновавшуюся толпу. И не было по­ чти никого, кто поднял бы голос в защиту.меня... Несколько товарищей спорили в одиночку, но перед толпой отчитываться пришлось одному. Тяжелые, страшные эти минуты — когда в одиночку очутишься перед возмущенной, ревущей толпою врагов. А Наи уже нет. Она снова оставила меня одного. Этот последний день был действительно днем разлуки. Мы не отходили друг от друга, смотрели в глаза и не могли насмотреться... Теперь Ная уехала, и сердце мое переполнено знакомой, мучительной болью. Мне и скучно, и жалко , и не то, что обидно и не верится, что не увижу ее долгие месяцы. Какое это мутное, томительное состояние. Нет яркой, жгучей боли, но нет и покоя. Все перепуталось, перемешалось, слилось в туманную массу. И эта масса давит меня мучительно... И чем все это кончится? Неужели мы действи­ тельно сойдемся с нею и будем мужем и женой? Даже не верится в это; думается, что все это мираж, навеянный поцелуями, разогретый объятиями, взлелеянный не­ жными ласками... Неужели я и вправду отдам свою драгоценную, единственно любимую свободу? Ведь дороже свободы нет у меня ничего. А теперь я хочу от­ дать это единственно ценное... Нет-нет... Все это пустое... А с другой стороны — как же останусь я один без Наи? И как ж е останется она без меня? Во-первых, все уже сказано, и после Пасхи мы порешили сойтись. Это обещание наше можно расторгнуть. Положим, что так. Но можно ли расторгнуть нашу подлинную духовную близость, незави­ симую ни от каких решений и заключений? Нет, расторгнуть ее невозможно, потому, что она выше всяких желаний, сильнее всяких решений. Мы настолько сроднились душами, так скорбим один по другому, что спокой­ но порознь жить представляется совершенно немыслимым. Нас будет так же тя ­ нуть друг к другу, как тянуло за эти годы... Ничто не могло разлучить нас, не могло потому, что любовь сильнее всего... А я ведь люблю ее, люблю, но не гово­ рю еще твердо это многоценное слово, дорожу им, потому что раз , ошибкой, уж подарил его Н аташ е ...1 Но, встретившись теперь, я приложил бы другую мерку к' моему прежнему кумиру. Теперь я спросил бы Наташу: «А скажи мне, Наташа, скажи прямо — любишь ты бедный, забитый и оскорбленный народ или нет? Готова ты или нег бороться за его близкое, грядущее счастье — ну, говори! Если нет — я не подаю тебе руки, иди прочь, я больше не знаю тебя, ты мне не только чужая — ты враг мой... Я разошелся с твоим братом, отцом — может быть, и ты с ними единомыш- ленна? Если так — я ненавижу тебя и порываю с прошлым окончательно и бесповоротно...» Вот для чего хотелось бы мне встретиться с Наташей... И мне думается, что она именно такова, она не с народом — народ она никогда не любила и относи­ лась к нему в лучшем случае снисходительно. Пришло время переменить критерии. Сладкой, бессмысленной грусти нет больше места. Ная моя не та. Ная моя другая. З а это я любил и люблю ее теперь. Она ува­ жает человеческое достоинство и этим высоко подымает себя в моих глазах. За это я и люблю и уважаю мою дорогую Наю. Вот почему, с другой стороны, я и не бегу от нашей совместной жизни. Она будет не просто женой, она может быть то­ варищем по работе, хорошим другом, надежным помощником, готовым разделить всю тяготу медленной созидательной работы на благо истерзанному трудовому народу. 1 Наташа — Н. С. Соловьева (1890—1947).