Сибирские огни, 1962, № 6

л ась мертвой. Позже, в десятом часу, появлялись, неугомонные мальчишки. Они носились взад и вперед, подбегали вплотную к ограде Ледигенсхайма, бросали з а колючую проволоку кусочки сахара, хлеба, яблоки. Среди мальчишек Луиза видела своего брата — восьмилетнего Эжена. Она •беспокоилась за него. Как и другие мальчишки, Эжен носил берет. Береты, как и все французское, были под строгим запретом. Фашисты сры вали береты. За французскую песенку могли поставить к стенке... Но больше всего она боялась за мужа. Немцы ввели строгий порядок: куда бы ни вошел француз, он вместо традиционного — «бонжур» обязан был воскли­ цать: «Хайль, Гитлер!» — Никогда! — сказал Никола своей ж ен е .— Пусть меня убьют, но я не ока­ жу этих слов. Будь проклят Гитлер! И Никола, как многие французы, положил во внутренний карман куртки трехцветную ленточку — кусочек национального флага.' Родные Никола разорились, когда он был еще совсем маленьким. Девяти- .летнему мальчику не оставалось ничего другого, как идти работать на чужие огороды и в сады.' Потом его устроили на завод. Ученик, подручный, подмастерье и, нако­ н ец ,— рабочий, формовщик. Работа у огнедышащих печей разруш ала любой, са­ мый крепкий организм. Никола продержался дольше других, но не избежал общей участи. К приходу немцев Оффман был уже больным человеком, оставленным из милости на службе ночным сторожем. Когда на завод пригнали заключенных, ночным сторожам было вменено в обязанность сопровождать «остарбайтеров» на карьер, в лагерь. Пройдет около двадцати лет, и весной 1961 года Никола вспомнит, какими предстали перед ним русские в несчастье: «Хотя они были одеты в лохмотья, до­ стоинство и ужасная худоба поразили меня с первого взгляда...» В этих словах нельзя пропустить одного слова — «достоинство». Никола доводилось видеть лю­ дей в беде, людей в лохмотьях, голодных, истощенных, сломленных до конца. Здесь все было так и в то же время по-другому. Достоинство — вот что потрясло •французов в облике «остарбайтеров». Эти чувства тогда нельзя было выражать открыто. За малейшую связь с русскими бросали в концлагерь или расстреливали. Но, в крайнем случае, можно обходиться и без слов. Быстрый взгляд, ко­ роткий жест — и в котелке русского оказывалась порция кофе, отлитая из фляж­ ки француза, а в кармане сигарета или продуктовый талончик. Никола сказал дома: — У меня последнее время вырос аппетит. Дайте мне другую фляжку, по­ больше... * * * Бабушка первой оценила идею «большой фляжки». Жозефина сразу поняла, что дело не только в лишней чашке кофе, хотя и она, сама по себе, имеет зна­ чение. Но, ра з можно взять с собой большую фляжку , то с ней вместе не трудно прихватить и лишний ломоть хлеба, сухарь, картофелину. Возникала еще одна возможность помогать этим несчастным людям, жертвам «бешеных гиен», как на­ зывала про себя Жозефина представителей «третьего рейха». Бабушка тотчас же пошла в соседний дом, где жил -француз , работавший вместе с русскими. Жозефина начала было разговор издалека, но когда она в конце концов под­ вела его к Ледигенсхайму, сосед Андрэ сказал без дипломатий: — Надо им помогать. Не приложу только ума, как это лучше сделать? Бабушка начала что-то .о господе боге, который велел любить ближнего, как самого себя, и даже больше... Андрэ прервал ее: — Господь ничего не говорил о союзниках в войне. Русские — наши союз­ ники! По-моему, союзников надо любить больше, чем других ближних... В другом доме Жозефину встретили очень приветливо, но когда она загово­ рила о лагере, о русских, на лицах людей отразился такой страх , что казалось, дальше говорить о чем-либо просто бессмысленно. Хозяин поднялся и ушел, торопливо придумав какой-то нелепый предлог. Его жена прижимала к себе девочку и быстро говорила: — Я ведь ничего не умею делать. Если мы лишимся отца, то пропадем с голоду. Симоне всего пять "лет. Я очень сочувствую им, этим несчастным из До­ лга холостяков, но ведь помочь им нельзя... «Одурела от страха , — подумала Жозефина, глядя на эту женщину. — Моя Луиза никогда бы не говорила так».