Сибирские огни, 1962, № 5
конец он поднял взор. В нем были и боль, и упрек, и даже насмешка. ' — Нет, ваше высокопревосходительство, — сказал он горько. —Ви новат майор Буссэ... — Майор Буссэ только мой адъютант. — Адъютант? О, нет! Он трус и негодяй! И я готов его вызвать на дуэль. — Не шутите дуэлями, Николай Константинович, — ласково ответил Муравьев. — Мне кажется, что Николай Васильевич не ви-но-вен! Бошняк вспыхнул: — Если вы считаете, что Буссэ не виновен, оставив нас на голодную смерть... Впрочем, кровь не только на нем, ваше высокопревосх-одитель- ство... — Но на ком же?! — На мне! И... есть еще один человек... «Он сумасшедший», — подумал Муравьев и поскорее отпустил его. Сычевский приказал послать офицера с вестовым, чтобы помочь Бо- шняку собраться и немедленно доставить его на судно. Гончаров смотрел с борта «Паллады», как на шхуне, куда уже уехал генерал-губернатор; подымали якорь. «Я рад буду видеть вас в Иркут ске», — звучали в ушах последние слова Муравьева. Когда «Паллада» впервые вошла в Императорскую гавань и тихо двигалась вдоль ее крутых лесистых берегов, все были поражены чудес ным открытием. Но вдруг представилась страшная картина — кладбище умерших за зиму. Гончаров был вне себя от гнева и ужаса. После двухлетнего путеше ствия пришли на русский пост и увидели все то же — и тут злодейски гу били людей. Никогда бы так ясно Гончаров не представил замысла своего «Обло мова», если бы не объехал вокруг света. Верен замысел! Даже еще ужас ней должен быть изображен Обломов. Ты, русский барин размазня, су щий в каждом чиновнике и помещике, живущий трудом крепостных, и из-за тебя здесь гибнут герои, из-за твоей лени. У нас государственными делами ворочают карьеристы-иностранцы. Молчать нельзя! Правда, обломовщина есть и в англичанах и в других народах. Ина че бы и слов «лень», «лентяй», «праздношатающийся» не было бы на их языке. Но нигде эта обломовщина так не видна отчетливо, как в русском дармоеде на шее своего народа. Нельзя более терпеть крепостного права! Гончаров ходил по берегу в сильном раздражении. Скучным местом показался ему этот пост. Кочки, лиственницы... Тунгус Афонька шляется по берегу. Гончаров разговаривал с ним. Афонька, видя, что барин слав ный, попросил у него «бутылоську», чем окончательно расстроил Гончаро ва. И он темней тучи вернулся к себе. Но вот явился Муравьев! Очень он оживил все мысли Ивана Алек сандровича — так смело говорил о крепостном праве. Может быть, и в самом деле надо заканчивать это путешествие. Впе чатлениями сыт по горло. Замысел созрел, и все, что мешает ему, как бы велико ни было, уж не трогает душу. А^ожет быть, поэтому и очерки по лучаются поверхностными? Пора в Россию! Тем более, что фрегат вво дится в реку и в военных действиях участвовать не будет... Да, кажется, и Муравьев ловок. Ужасы есть ужасы, как он их ни оп равдывай, и нельзя закрыть на них глаза. И тяжелые условия жизни в этом краю очевидны. Никакие разговоры Муравьева не могли рассеять впечатлений. Много, очень много человек должен сделать, чтобы тут сно сно жилось.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2