Сибирские огни, 1962, № 5
«Поразительная тишина!» — думает Муравьев. Жаркий воздух неподвижен. Ни плеска волн, ни злого пронзающего мозг ветра. А то стоишь на палубе, и все время как гвоздь во лбу. Дейст вительно, гавань прекрасная, находка, жемчужина! Невельской сейчас стал значительней для генерала. Из мелкой сошки — начальника небольшой экспедиции, чиновника особых поручений, он превращался в гиганта, самовластного и диктующего. «Нельзя оставлять такую прекрасную гавань, — звучал над головой губернатора его твердый голос. — Россия не может существовать без удобных гаваней на побе режье. Посмотрите, Николай Николаевич, вперед трезво, есть ли на свете что-либо подобное?» Открылась еще одна бухта. И вдруг стало видно, что эти берега не безлюдны, всюду дымы костров, шалаши, белеют ряды палаток, строятся дома, кипит работа. Да, здесь место уже занято. На склоне горы, как шку ра, огромный черный огород. У берега стоят суда. Среди них выделяется высокая «Паллада». На другой стороне бухты тоже костры и дым. И там рубят лес, и там росчисть — маленький огород. ■— Фрегат, — говорил Римский-Корсаков, — поставлен бортом ко входу в губу. С левого борта, обращенного к берегу, сняты шестнадцать орудий. По обе стороны фрегата строятся две батареи — каждая из вось ми орудий. Таким образом, вся постовая бухта будет простреливаться ог нем сорока восьми орудий. Позиция довольно крепкая. «При виде всего этого еще крепче должна быть моя позиция, — ду мал Муравьев. — Возводить укрепления в заливе Хади не следовало. Все это я должен разрушить без выстрела. Судя по тому, что Путятин строит батареи, — он не собирается воевать на море. Выбрал место подальше от меня и поближе к Нагасаки». Стояла самая лучшая пора лета — знойные, совершенно «южные» дни, и ничто Не напоминало о страшной зимовке. Римский-Корсаков сказал, что тут ягод масса, малинники и сморо динники. Как среди такой благодатной природы люди могли умереть с голода! — Где здания, в которых произошла трагедия? — Справа казарма, ваше высокопревосходительство! В ней зимова ла команда. Теперь пекарня, построен туда водопровод, длиной в семьде сят сажен, от горной речки... А когда возводили бруствер, рыть приходи лось в камне, который всюду содержит железную руду... «И водопровод! И железная руда! И все растет! Что мне, о боже, де лать с моими открывателями! Путятин ухватился — Япония близка!» Как только бросили якорь, Муравьев отправился на берег в сопро вождении Воина Андреевича. Путятин, взлохмаченный, сухой, широкогрудый, высокий человек, встретил его, выйдя из флигеля, где было что-то вроде штаба и где он, ви димо, только что занимался какими-то хозяйственными делами. Кажется, все эти постройки и огороды очень увлекли его, и он похож на петербургского барина, который попал в деревню и почувствовал удо вольствие от занятий хозяйством. Скуластое, светлое лицо его покрыто свежим загаром... „Муравьев высказал ему восторг и восхищение японской экспедицией, тут же расска зал об Амурском сплаве и добавил, что есть распоряжение великого кня зя — флот ввести в Амур, поэтому отсюда придется все убрать. «Мой адмирал, кажется, взъерошился», — подумал генерал-губерна- тор, видя неудовольствие на лице Путятина. Беседа продолжалась в бывшем офицерском флигеле, превращенном в служебное помещение.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2