Сибирские огни, 1962, № 5
раз клеймо сточил. Полина не поднимала шума, хотя и ненавидела на стырного мальчишку: что-то жалкое было в развинченности его. Зато теперь... Впрочем, что ей Лешка Кцырев? Парню двадцать восемь, и ему все — «до лампочки». Надо попросту поговорить с мастером. А пока — дожидаться завтра. — Ты чего там, мама? Неторопливо, замирая, доносился до нее голос Настасьи Иванны: — ...врачиха одна, доцент, тоже говорила, даже лебедок своих при вела, лебедкам говорила: «Огранизьма твоя сразу поддалася тому, что назначили». А ведь сердце было совсем в сторону сворочено. Нет, матери ее не понять. Забыла она доверчивую нежность острень кого тонкого плечика. А Полина все время ощущает его. Показалось вдруг — не дождаться завтра! Вся сила самоотверженности, которая ко пилась в ней, захлестнула Полину. Она вскочила, заметалась, выбежала в переднюю, сняла телефонную трубку, вызвала мастера и сказала, что хо чет работать в цехе — здорова, уже здорова, а главное — семья! Все это можно бы и потом, звонок ничего не решал, но чувства искали выхода, требовали деятельности. — Чего еще надумала?—заворчала Настасья Иванна — Опять в гря зищу полезешь? Полина улыбнулась: — Черненькая она, мама, будто и впрямь моя! А слова как коверка ет: потолок — полоток. Она подняла глаза, и мать произнесла только: — Блаженная ты, право! Сегодняшний отгул выговорила у мастера — такой день больше не по вторится! Счастье начиналось с утра, и Полина нырнула в него, сразу ощутив бодрящее его действие. Торопясь с узлом потемневшей, неопрятной улицей, скользя по оледе нелому за ночь пупырчатому тротуару, она жадно дышала весенней све жестью холодного воздуха. Сколотый лед лежал в кучах, взяла и прошлась по нему с краешка — хрустит! Свернула за угол, а озабоченное белое солн це — навстречу! Полина с трудом удерживала улыбку на просветленном, похорошев шем лице. Наташа, Наташа, Наташа! Ты все изменишь в доме. Но едва касалась минуты, как введет к себе девочку, как, еще не раздевшись, по бежит она по квартире, как зазвенит, рассыплется стекляшечками по до му ее голосок — такая нестерпимая радость охватывала Полину, что все мешалось, и, словно в тумане, снова принималась думать, как открывает ся дверь и входит она, ведя за ручку и пропуская вперед Наташу. Нет, что за девчонка! Директор детского дома, полная, немолодая, коротко остриженная женщина, с неожиданным басом, загадочно пообе щала, когда Полина впервые пришла к ней: — «Сейчас мы покажем вам одну девочку!». Она гордилась, словно мать, гордилась, и Полина не множко ревновала. Чемодана не взяла нарочно, связала в платок Наташины пальтецо, ва режки и всякое бельишко, чтобы потом ничто не мешало вести ребенка домой. Поднимаясь с вещами на каменное крыльцо, оглянулась. Два па ренька в ярких кашне и женщина с бумажным рулоном спешили мимо. Спроси-ка их — и они одобрили бы ее! Все еще в состоянии душевного подъема, Полина не сразу поняла, отчего басовитый, знакомый, и всегда удивлявший директорский голос пробует мягкие ноты: — Вы извините, дело в том, что Наташа... Да вы садитесь!.. Наташу
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2