Сибирские огни, 1962, № 5
— Таракашечка ты моя — ладнушечка, погоди, я тебе валеночки куп лю. Черненькие. Хочешь черненькие? Ох, были, были уже зазубринки! Подозрительно-внимательно погля дела девочка на нее: — Оле тоже шсили-носили конфеты... — А где она, Оля? — осторожно спросила Полина. Наташа подбежала к окну, взобралась на скамеечку, припала лоби ком к стеклу. — О-он она! — ткнула пальчиком в сад, где гуляли с воспитательни цей дети. — Потеряет, разиня, шафрик, опять потеряет! И незаметно привалилась тонким остреньким плечиком к теплой По лининой руке. И так обе долго смотрели, как мелькали ребячьи лопаты, скалывая с аллейки почерневший снег, как два мальчика побольше, в ры жих неуклюжих шапках отнимали санки у двух мальчиков поменьше в таких же рыжих неуклюжих шапках, как волочился развязавшийся шарф за растеряхой-уточкой Олей. Перекинутые с тротуаров на мостовые горбатые решетчатые мостки оказались этой весной ни к чему: снег сходил незаметно, все время под мораживало, и вода не лилась, а сочилась кое-где нерешительным, жав шимся к тротуару ручейком. Солнце аккуратно выходило каждое утро, но не могло совладать с холодным ветром, прибравшим город к рукам. И люди, подняв воротники, хмуро косились на черные ощетинившиеся суг робы, все еще готовые обороняться. Полина порядком намерзлась на рынке, пока нашла валеночки, ка кие хотелось. А заодно и галоши к ним. Пристроенные на валенки, они лаково блестели тупенькими носами на загляденье пассажирам троллей буса. Во всяком случае, женщина, сидевшая рядом, посматривала на них. — Извините, — не выдержала она, — это вы на сколько годиков брали? Полина тотчас почувствовала в ней присутствие постоянной заботы, которая теперь не покидала и ее. — На четыре, — ответила охотно. — Да взяла побольше. — Ну да, теперь уж чего носить осталось. Мне тоже нужны такие. Только моему пять. — Ну, моя крупная девочка, — не без гордости сказала Полина. Женщина смерила ее взглядом: — Д а вы и сами-то большая! А и у меня парнина — будь здоров, ре чистый — все бабку учит, как правильно разговаривать, — с удовольстви ем сказала она. — А моя — сущее шило! И все слова навыворот: магазин — гама- зин, — с таким же точно удовольствием сказала Полина, и было ясно, что свое «шило» она никогда не сравнит с каким-то там «парниной», и что про износить слова навыворот не менее интересно, чем быть речистым. Она говорила «моя», и крохотное это словечко утверждало в ней неч то основательное, прибавлявшее достоинства. Ее не умилял каждый встреченный ребенок. Но она завидовала сосед кам, которые поздно ложились в постоянных заботах о детях, их жалобам на то, что, отрываясь от дела, водят детей в школу, возятся с устройством елок, каких-то утренников, завидовала их слезам над заболевшим ре бенком. Она желала этих слез для себя, желала, чтобы чьи-то ручонки обвили ей шею, хотела над кем-то проявить свою волю, сделать кого-то таким хо рошим, насколько это в ее понятиях! Теперь все приходило вместе с Наташей.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2