Сибирские огни, 1962, № 5

Николай ПЕРЕВАЛОВ Шз н о в ы х стшжаш МАК30.5ЕЙ ГУР-ЭМИР Я рыжеусый северянин, а он — индус, мой смуглый брат, — в дороге встретясь, утром ранним заходим в древний Самарканд. Нас охватила пыль столетий, глазея, бродим без конца, не пропуская ни мечети, ни мавзолея, ни дворца. И вот он, купол Гур-Эмира, как чья-то властная душа, как вздох исчезнувшего мира, плывет навстречу неспеша. Глухие своды онемели, укрыв несбывшиеся сны. Нас вводит сторож в подземелье, седой хранитель тишины. Все в изречениях корана, там, в неуютной полумгле, лежит надгробье Тамерлана тяжелым камнем на земле. Да, здесь он скрылся от позора. Но мера счета велика. Над ним, как строки приговора, звучат рассказы старика. И пусть над мрачною гробницей века неслышно протекли, ты слушай, друг мой смуглолицый про злую боль моей земли. Ведь это он, под стать партнера« уж е сегодняшним, живым, — в чужую дверь ломился вором господством бредя мировым. Кровавый след его походов дошел до нынешних годов дошел проклятием народов, развалинами городов. В твой край чудес из Самарканд? уж е тянулся этот след, и если б он дошел до Ганга ты не родился бы на свет... Молчит тяжелое надгробье. Огнем по сердцу льется быль И смотрит друг мой исподлобья, с ладоней стряхивая пыль. Воздай же древнему вояке! И хоть по-русски не учен, брезгливо бросил он: — Собаке собачья смерть! — и вышел вон Так мы прошлись по Гур-Эятиру. и каждый думал о судьбе-' не приведись оставить миру такую память о себе!