Сибирские огни, 1962, № 4

Гркбшжи белыми, Мхами прелыми. Шившей палой, Брусникой алой. Я доски строгал — и росла постепенно Розовых стружек шуршащая пена. Я доски пялил — и искры-опилки Радугой сыпались из-под пилки. Потом я рядком их сложил на кровать, Чтоб мягче лежать, чтоб удобнее спать. А ночью мне снились леса корабельные. Смолкой светились стволы карамельные Все было пронизано звоном гитарным И сам я казался литым и янтарным. * * * Обыкновенная изба. Уже стара. И смотрит книзу. Обыкновенная резьба И по окну я во карнизу. Окно, крыльцо, замшелый тес — Слова вполне обыкновенны. Но кто их первый произнес, Тот был поэтом несомненно. Едва лишь вымолвлю «крыльцо» И дом представится мне птицей. У ней подбитое крыло, Она не может в воздух взвиться. И тускловатое окно Вдруг обернется ясным оком, Истосковавшимся давно О небе чистом и высоком. ВЕСЕННЕЕ На проспекте — шубы, шубы!— Наизнанку белый мех. На проспекте — шумы, шумы!— С крыши сбрасывают снег. Я пройдусь по белым шубам, По нейлоновым мехам. Водосточным звонким трубам Молов радостный водам. Мир в шумливой перестройке. Переменами пропах. Многослойные, как слойки, Шапки тают на столбах. Терпят полное крушенье Шапки, шубы и пимы. Здравствуй, акт разоруженья Затянувшейся зимы! В Е Щ И Когда у знакомых закончился вечер, Я слышал: мне вслед захихикали вещи. Диван за спиною презрительно пискнул. Графин разрисованный сдавленно прыснул. Пониже салфетку надвинув на лоб, Издал деревянный смешок гардероб. Они потешались над жизнью моею. Над тем, что я этих вещей не имею Скрипели, хихикали, слышные еле. Громко они не смеялись. Не смели.