Сибирские огни, 1962, № 4
Все это время он гнал людей, двигал сплав вперед. Приходилось по нуждать, наказывать, командовать. Людей жгло солнце, заедала мошка, они гребли, косили сено, чистили коней, ставили и убирали паруса, боро лись со штормами, выбивались из сил, а он их ругал, разносил, запугивал. Таково уж, — как он был убежден, — устройство жизни, и его обязан ность как высшего начальника: гнать, наказывать, а не только творить благодеяния. Муравьев был уверен, если бы не он — ничего не было бы. Народ идет, потому что его гонят, ему приказывают. Но сегодня, в ночь окончания пути, Муравьев почувствовал другое. Люди устали, но никто не спал. Словно все сознавали, что совершено ве ликое дело, подвиг. Все довольны. «Сбили персты», но не сдаются! В эту ночь войско как бы почувствовало себя хозяином реки, по ко торой с таким трудом пройден великий путь. Голос войска громко разда вался над рекой. Забыв усталость, люди торжествовали победу своего труда. И пешковская песня с жалобой на тяготы и страданья была не про тестом, хотя на первый взгляд так могло показаться. Нет, не надо ее за прещать! Она тоже часть подвига. Лучше петь ее, чем что-то вроде: «Эй, эй, казаченьки удалые, гей, гей! Всех мы порешим, порубим, гей!». А он, Муравьев, в эту ночь, казалось, не нужен никому. Солдатские песни напоминали ему былые походы по Кавказу и Балканам. Но сегодня он словно придавлен этой вдруг обнаружившейся силой тысячи окружаю щих его людей, о которой он до сих пор как-то и не подозревал. — Наш-то чего-то притих, присмирел, — поговаривали казаки, сидев шие на корме. Муравьев подумал, что всю эту здоровую и крепкую силу, удаль и бодрость народа он еще обрушит на самоуверенных англичан. Славная получится потасовка! Эта мысль вернула ему хорошее настроение. — Ну что, Удога, прибываем? — спросил он гольда, как бы становясь с ним на равную ногу. — Скоро придем? — Да, конечно... — ответил Удога. — А почему, генерал, все-таки, ты меня не хочешь взять с собой? Ведь мой брат служит у вас и всюду ходит с капитаном? У Муравьева было много соображений, почему он не хотел взять Удо- гу. Главное из них — Удога нужнее в своей деревне. Пусть явится туда. Пусть только кто-нибудь из маньчжур попробует его тронуть. «Он слиш ком умен, деятелен и энергичен, чтобы я взял его простым солдатом. У ме ня людей и так достаточно. Нет...» Муравьев решил всех проводников сплава отправить по домам, предупредив их, чтобы держались смело, всю ду бы говорили, что Амур занят русскими. А если хоть один волос упадет с их голов, то обидчика постигнет наказание. Муравьев сказал, что надо подготовить народ к переменам, и пусть узнают маньчжуры, что их власти конец. Удога слушал с грустью. Он отлично понимал, чего хочет генерал. На долю Удоги опять выпадал тяжкий труд. А ему тоже хотелось бы под вигов и походов. Опять все не так получается, как самому хочется. Муравьев часто становился с нужными ему людьми на равную ногу, но потом также артистически отодвигал их на свое место. Дело есть дело, власть есть власть! Положение обязывает, — по лагал он. Назидательно поговорив с гольдом, он ушел спать. Завтра — труд ный день, встреча с тяжелым и всегда преисполненным замыслов Невель ским. По приказанию Муравьева пароход пошел вперед на Мариинский пост, а Невельского велено срочно вызвать нарочным из Де-Кастри, куда он уехал встретить шхуну «Восток». Геннадий Иванович будет поражен,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2