Сибирские огни, 1962, № 4
Клинковстрем понимал, что на берегу в домике гораздо лучше, теп лее. Но он не хотел оставлять своего судна. А люди не хотели на берег, питаться там пришлось бы наравне со всеми. Но вот теперь болезнь стала косить и команду «Николая». Видя страдания своих матросов, Клинков стрем становился все тревожней. Он сознавал, что долг обязывает его делиться с береговой командой, что он не смеет перед лицом голодной смерти экономить лишь для своих... «И как знать, не придется ли мне пой ти к ним на берег и попросить приюта для моей команды». На судне в та кие страшные морозы очень холодно. Бошняк кликнул Подобина и сбежал по трапу. — Таков же гусь, как Буссэ! — говорил он.— Ну, так пусть пеняет на себя! В конце концов я могу и приказать ему! — Стыдно, ваше благородие, с пустыми руками идти к товарищам,— заметил Подобии, сойдя на берег. Он пошел в барак. Бошняк отправился к себе. Гаврилова не было, несмотря на болезнь, он взял ружье и, видимо, опять поплелся за счастьем — стрелять ворон. Постели на деревянных досках свернуты. Солнце светило сквозь стекло. Николай Константинович присел за стол. «Получил ли мое письмо Невельской? Доехал ли Орлов?» — ду мал он... Подобии появился в двери. — Что такое? — Сушков умер, ваше благородие. Обмыли его и вынесли. Бошняк был религиозен и суеверен, но в эти дни часто думал, что если бы бог существовал, он не допустил бы всего этого. Странно как-то видеть величественную бухту, снега которой сверкают на солнце, торжественный лес на суровых и спокойных гранитных скалах, огромное чистое небо, и среди этой здоровой, чистой девственной природы мучения маленькой кучки людей. «Не я ли виноват?» — он не впервой задумывался об этом. Все, с кем ему приходилось соприкасаться, страдают и рано или поздно гибнут. «Я это и прежде замечал... Неужели... Может быть, хорошо, что я от Невель ского уехал. Господи, пощади его и Екатерину Ивановну...» Иногда приходило в голову, не наказание ли это, не возмездие ли... « «Странно, очень странно, вот на «Николае» есть все, а люди умира ют. Неужели и это из-за меня... Я сам совершенно здоров, хотя ем мало и день и ночь работаю. Впрочем, возможно, что Буссэ все отобрал нарочно. Это явно... Буссэ, конечно, негодяй и подлый шпион, Клинковстрем и так делится всем, сколько может. Кажется, я вспылил напрасно». За дверью послышался скрип снега и тяжелые размеренные шаги. Бошняк вскочил. Дверь отворилась. Вошел Клинковстрем. При ярком солнечном свете на его лице видны синие пятна. — Николай Константинович,— робко сказал этот большой и тяже лый человек, переступая порог и нерешительно протягивая обе руки, не то прося прощения, не то желая обнять Бошняка.— Я ведь понимаю всю тя жесть создавшегося положения, ужас его, и я готов... Я согласен поде литься вином. Но только для больных. — Теперь уж здоровых нет, кроме меня, Подобина да двух казаков. Гаврилов еле ноги волочит, и тот пошел стрелять ворон. Нельзя делать исключений,— горячо заговорил Бошняк. — Но пока ведро... Клинковстрем был смущен, встревожен, но, видно, и сейчас помнил о том, что надо беречь компанейский запас на будущее. Запас был осно вой основ. Знал Бошняк такие натуры.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2