Сибирские огни, 1962, № 4
Николай Константинович подкинул дров и растолкал Ивана Подоби- яа, своего лучшего и верного помощника, одного из немногих, кто не болел. — Все благополучно, ваше благородие! — ответил тот, вскакивая и протирая глаза. Всюду, где бы ни служил Иван Подобии, бывал он на хорошем счету. Но нынче за драку с Мокеем Колашниковым, который ревновал его к сво ей жене Алене, Невельской убрал Ивана с Петровского поста. ...Бошняк пробрался в угол, где лежал умирающий Веткин. Матрос еще хрипел. Вечером Бошняк исповедовал его и принял все распоряжения. — Ваше благородие! Ваше благородие! — испуганно хрипел Вет кин...— Христом-богом... — Я, Андрей Кузьмич! Ну вот видишь, дело на поправку пошло... Матрос утих. — Рядовой Веткин! — вдруг захрипел он.— Сорок седьмого флот ского... Рядовой Веткин! Вашескородие, помилуйте, пощадите! «Что ему представлялось? Смотр? Наказание? За двадцать лет служ бы привык к окрикам начальства. Говорят, лет пятнадцать назад его сильно пороли. Не порка ли снится ему перед смертью? Даже в бреду все служба. Смотры... Рапортует... Товарищи мои родные и дорогие!.. Тысячу раз я скажу всем, что русский солдат — святой! — думал Бошняк.— Но боже, какой ужас, какой ужас! И вот мне все время приходится видеть смерть, принимать последние распоряжения... За что все это?» — Зябну... согреться бы...— жаловался другой моряк. Бошняк взял топор, Подобии лом, оба вышли из барака. Бошняку предстояло рубить дрова для камина. Все — и лейтенант Гаврилов, и боц ман, и матросы лежат и ждут смерти, и она, не спеша, берет их по очереди. Совершенно здоровых, кроме Бошняка и Подобина, не осталось. Были еще два крепких казака, уроженцы Охотска: Беломестнов и Парфентьев. Те отправились на охоту в тайгу, чтобы добыть мяса. Но уж очень глубо ки здесь снега... Больной командир «Иртыша» Петр Федорович Гаврилов ходил стре лять ворон. Это было единственное «освежение» стола, как он выражался. Но Петру Федоровичу теперь плохо, он почти не встает, да и ворон нет, улетели напуганные. Финны с «Николая» ходили, но возвратились с пу стыми руками. Ни о каких исследованиях и поездках по краю, о которых мечтал Бошняк, и речи нет. У всех забота одна — остаться в живых. С тех пор как все вокруг слегли, Николай Константинович топил печи, баню, ездил на ключ за водой, варил обед. Подобии долбил мерзлую землю, копал мо гилы для умиравших товарищей. — Зачем же сегодня могилу рыть? — спросил Бошняк. — Я про запас... для себя,— полушутя ответил Подобии, взял лом на плечо и зашагал, не торопясь. Потом остановился и сказал серьезно:— Пока погода позволяет. С судна «Николай» пришли двое матросов, ухаживать за больными. Очертания сопок появились на востоке. Небо там бледнело. А здесь — темное, чистое, на нем видны сверкающие звезды. Сегодня редкий тихий день. Снега огромные. Море замерзло мили на две от берега, но дальше все сине. Погода странная, температура то 30 по Реомюру, то поднимает ся чуть ли не до нуля. Бухта скована крепким толстым слоем льда. Старики орочи из стой бища говорят, что не помнят такой свирепой зимы. Их шаман сказал Бошняку, что духи тайги и моря не хотят, чтобы здесь жили русские. Под берегом во льду темнеют два судна. Одно из них, побольше — «Император Николай», принадлежащий 2* «Сибирские огни» № 4.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2