Сибирские огни, 1962, № 4

ги невыполнимого производственного плана,— правда, сначала ради денег, но ведь потом и его захватила мысль о «большой руде»! Вот он идет на под­ виг — почин Пронякина работать под дождем, что всеми считалось решитель­ но невозможны!«... Скептики усмехают­ ся: «почина не выйдет», но он все-таки поступает по-своему. А «почина» и в самом деле не вышло. И «подвига» не было — одно безрас­ судство... Даже трагический конец не делает Пронякина. героем. Он остается лишь одним из тех, кто первым дал боль­ шую руду, и его фотографию неловко впечатывают в общий снимок бригады, где «герой» улыбается «другой улыб­ кой» и кажется странным — в модном галстуке и с папиросой среди шоферов в ватниках и комбинезонах. Таким, ка­ кой он был, его уже почти не помнят — веселым и самоуверенным парнем в ры­ жей вельветовой куртке на молниях, в кепке, надвинутой на глаза, чтоб не сор­ вало ветром, на краю необъятной чаши карьера,— человеком, жаждущим уча­ стия в огромном деле, всей красоты и ве­ личия которого он до конца еще не по­ нимает, мечтая лишь о том, чтобы по­ прочнее «устроиться» в жизни. На протяжении короткой повести Про- някин остается сам собой — его не успе­ вают «перевоспитать». Схема не совме­ щается с образом. Герой типичен и обык­ новенен, и все-таки он вовсе не похож на тот знакомый литературный образец, с которым мы все время невольно пыта­ емся его сравнивать. Он самобытнее, самостоятельней, упрямей, а главное, он твердо знает, чего он хочет в жизни, и его не так-то просто в этом переубедить. Пронякин хочет укорениться в жизни, завести свой дом (не дом-недвижимость, скорее — дом-семью), вырастить детей. Свою мечту он облекает такими буднич­ ными, «некрасивыми» словами, что она кажется гораздо мельче и низменнее, чем есть на самом деле. Но и в действитель­ ности она не очень высока. Со стороны легко подумать, что Пронякин — зауряд­ ный себялюбец и рвач. И кое-кто дума­ ет именно так. Пронякин с горечью соз­ нает, что никто про него не скажет «ра­ ботяга»; говорят — «этот из кожи ле­ зет за деньгой». А чем он хуже других, разве он выполняет не ту же работу? Пронякин не всегда собой доволен. Он безусловно предпочел бы быть таким, как «другие». Ему вполне доступна ро­ мантика «большой руды». Но одно де­ ло — романтика, другое — жизнь. Стремление Пронякина вырваться впе­ ред и сделать две-три ездки сверх плана вызвано не самыми высокими соображе­ ниями. «Мне заработать нужно, жизнь обстроить, обставить, как у людей. Тог­ да, пожалуйста, тогда я тебе и десять норм бесплатно отработаю... Не-ет, я се­ бе жилы вытяну и на кулак намотаю, а выбьюсь...» За этой внешней грубовато-непритяза- тельной оболочкой в Пронякине мелька­ ет нечто более глубокое, человечески доброкачественное. В нем действитель­ но есть качества, похожие на благород­ ство, — его отношение к женщинам, на­ пример. Не менее бросаются в глаза его искренность, человечность, доброта, на­ конец. Еще—терпимость к людям. Един­ ственное, к чему он абсолютно нетер­ пим,— это фальшивая, торгашеская «честность»: так, благостная старуше­ чья мораль Наташки, его невесты, встре­ чи с которой Пронякин ждал два года, будучи в армии («Нет уж, Витенька, это уж когда запишемся, а так я не дамся, уж ты не думай, не такая...»),— застав­ ляет, его бежать от нее без оглядки. В его глазах честнее и порядочней «опыт­ ная» буфетчица, еще красивая, хотя уже не очень молодая женщина, пожа­ левшая его на вокзале, которую он, не задумываясь, позвал с собой, и кото­ рую по-своему любил, не обещая ей и взамен не требуя никакой такой особой верности. Ему и слово-то «верность» вроде бы чуждо. Иное дело — доверие. Пронякину необходимо взаимопони­ мание с людьми, которые его окружа­ ют,— без этого он жить не может. Это — человек, привыкший жить в кол­ лективе. Но есть в его поведении и та­ кие стороны жизни, которые мало обще­ го имеют с коллективизмом. Так, недо­ гадливость официантки из «зверинца», не уразумевшей смысла в его «благород­ ном» жесте: «Сделайте на все... Сдачи чтоб не было...» — заставляет Проня­ кина с гордостью подумать: «Женулька б, та мигом поняла. И всем было б хоро­ шо, и ей было б хорошо, и комар бы но­ са не подточил. Эх, сколько народу не на своем месте сидит!» Этот глубоко­ мысленный вывод подкрепляется, види­ мо, воспоминанием о другой «непонят­ ливой» девице, которая нехотя торговала газированной водой на стройке, мечтая о настоящей работе, сироп она наливала аккуратно, «счастья» своего не видела: «Эх, сюда бы женульку определить, — думал Пронякин, — она бы тебе показа­ ла. Уж у нее бы потекла копеечка». Все это далеко от тех привычных пу­ тей, которыми прошли десятки, если не сотни, «положительных» и .«перевоспи­ тавшихся» героев. Пронякин не ложится в схему. Он умеет самоотверженно тру­ диться. Свой «маз» он любит и лелеет, как живое существо, едва ли не более дорогое ему, чем «женулька». Он горя­ чо верит в то, что «его» карьер даст большую руду, верит, как можно ве­ рить только в дело всей своей жизни, Его жизнь на самом деле связана с карь­ ером; от «большой руды» зависит и бла­ гоустройство поселка и демонстрация более свежих кинокартин, и качество продуктов в магазине. Но тут уж дейст­ вует не материальный расчет, а нечто гораздо большее. И когда Пронякин под