Сибирские огни, 1962, № 4
Поворот на Большевистскую улицу, переезд через трамвайные рельсы. «Москвич» бодро фыркает, начинает набирать скорость. Рельеф улицы слегка волнистый, машина чуть подрагивает на ходу, и в кабине, за моей спиной, что-то начинает дребезжать. Шума в кабине «Москвича» всегда много. Дверки, капот, кузов — все это резонирует и поскрипывает при толчках, создавая одну общую «симфонию», к ко торой быстро привыкаешь. Зато каждый новый добавочный звук сразу заметен, как фальшивая нота в оркестре, и действует раздражающе. Я пытаюсь найти источник дополнительного шума. Верчу головой во все стороны. Севка смотрит вопросительно: — Чего ты? — Дребезжит что-то. Севка прислушивается. — Так здесь кругом дребезжит. — Да не кругом, вот тут, под сиденьем. — А ты останови машину. — Тогда ничего не найдешь. Нужно на ходу. Севка переваливается через сиденье, перекладывает вещи. Наконец, кое-как обнаруживает виновника — жестяную коробку с блеснами для спиннинга. Он за талкивает кусок тряпки в коробку, и она замолкает. Улица переходит в бетонную автостраду, ведущую в Советский район го рода. Стрелка спидометра постепенно переползает через цифру «семьдесят». Ве терок посвистывает в закрылках окон кабины. Я откидываюсь на сиденье и пол ностью отдаюсь тому упоительному ощущению, которое испытывает человек, бы стро перемещаясь в пространстве. Сердце бьется радостно и свободно. Все забо ты и волнения остались позади, работяга мозг отдыхает в бездумии. Серая лента дороги уносится под колеса. Я насвистываю какую-то песенку. Севка обычно приглушенно отзывается на все внешние раздражители. Вещи, которые приводят меня в гнев, ужас или восторг, воспринимаются им с холодной объективностью. И когда в машине послышались опять какие-то незна комые звуки, похожие одновременно и на глуховатые постукивания запасного ко леса о багажник, и на поскрипывание плохо прикрытой дверки, я не сразу сооб разил, что это такое. Я прислушивался и так и этак и наконец повернулся к Севке. Он сидел, откинувшись на спинку, сложив руки на животе, и, прищурившись, смотрел через ветровое стекло. Его губы шевелились. Севка пел: «...чтобы тело и душа были молоды...» Мы проезжаем Советский район,— самый молодой и самый просторный район города. Вдоль шоссе выстроились двухэтажные деревянные коттеджи рабо чего поселка. Утреннее солнце поблескивает в глазницах окон. Шоссе заворачи вает влево, и зелень загородного леса устремляется нам навстречу. Прощай, Новосибирск! Мы вернемся к тебе нескоро, почти через месяц... но, тьфу, тьфу, — в дороге, как и на море, лучше не загадывать ничего наперед... Город исчезает позади, только дымное марево стелется над горизонтом. Шос се выносится на пригорок, и перед нами распахивается необъятная даль Обского моря, покрытая рябью от утреннего ветерка. IV Дорогу на Бийск пересекают десятки речек, речонок и болот. Через них на ведены мосты. Как-то, в одну из прошлых поездок, интереса ради, я решил пере считать все мосты, мостики, мосточки на своем пути. Я насчитал их сорок. По следний мост через реку Вию был сорок первым... Мы не отъехали от Новосибирска еще и сорока километров, а уже проезжаем четвертый мост,— через реку Бердь. Совсем недавно здесь стоял деревянный мо- 8. «Сибирские огни» № 4.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2